— Дружба дружбой, а деньги счет любят, — настаивал Мор.
— Что ж, извольте — посчитаемся! — охотно согласился Баранов. Нужды «губернаторства» были бессчетны, а касса пуста, к тому же убытки от прекращения промысла на все время стоянки «Феникса» в Нучеке были немалые. «На покрытие этих убытков и корабля твоего не хватит, друг мой распрекрасный», — подумал Баранов, принимая поданные Мором счеты. — Ну, первое мясо. Говорит боцман — девяносто пудов доставили? Второе — рыба. Рыбы сто пудов. Мясо положим на пуд два рубля серебром — сто и осемьдесят рублев, рыба по рублю за пуд — сто… Теперь, доставка воды — пятьдесят сорокаведерных налили — двести, скажем, рублев, и лесина на мачту — двадцать… Пятьсот рубликов серебром или — на кантонские пиастры перевести — тысяча пиастров, ежели недорого будет, причитается с вас.
— If you like! О, thank you… If you please[27] — растерялся арматор, удивленно глядя на счеты. — Ларкин, спросите господина губернатора, не ошибся ли он? — Учитывая обстоятельства места и времени, Мор ожидал услышать гораздо большую сумму.
— Все чохом тысячу пиастров! — подтвердил Баранов и, подозревая желание Мора оспаривать поставленные им низкие цены, холодно добавил: — Не торгуемся! Ежели дорого али денег нет, как потерпевшего ослобоняю… И скажи: денег не ищу, огнестрельным запасом нуждаюсь — порох, пули…
Мор был огорчен неудовольствием, которым правитель встретил его благодарность, и с тем большей охотой старался доказать свое расположение, когда Ларкин перевел ему слова Баранова.
— Пороху? Свинца? О, понимаю! Могу десять пудов пороху и столько же, а если нужно — втрое свинца…
Довольный пополнением огнестрельного запаса партии, истощенного ночным нападением колошей, Баранов встал и начал прощаться, желая Мору попутного ветра и счастливого плавания.
— Вы понимаете, мои молодцы, что сделал для нас господин губернатор? — счел нужным обратиться к своей построенной на палубе команде арматор, пожимая руку отъезжающему Александру Андреевичу. — Вы были на берегу и сами убедились, чего может стоить мясо и вода, добытая в лесах этих гор! Простив ваш петушиный задор и недостойное поведение после боя, господин губернатор по моей просьбе отпустил Джима Ларкина… Господину губернатору и русским отважным людям — hourra!
Залпом всех своих пушек, о котором Мор заблаговременно распорядился, и многоголосым «Hip! Hip! Hourra!» провожал «Феникс» Баранова. Когда Чандра заставил упиравшегося Саргача прыгнуть в шлюпку, правитель в последний раз махнул картузом и, сев к рулю на корме, тронулся к берегу, и до самого берега, причудливо залитого багрянцем закатного солнца, провожал арматор глазами утлую шлюпку и сопровождающие ее, чуть видные в пене кипящего сулоя, байдары. Русские на диком побережье южной Аляски, о жизни и делах которых Мор получил достаточно ясное представление, были для него непонятнее и загадочнее всех чудес, встреченных в многолетних скитаниях по свету.
«Если сами не уйдут, их никто не выгонит из этой земли!» — подумал Мор, вспоминая напутственные инструкции Ост-Индской компании действовать силой и страхом, если окажутся бессильными убеждение и золото…
— Ты с песиком при мне будешь, хозяйство мое поведешь. Нехитрое дело: сковорода да чайник, ложка да плошка! — сказал Баранов Чандре на берегу, жестами поясняя круг его обязанностей. — И по-русски, по-русски, спик рашэн… научайся! А-а, понял? — довольно усмехнулся правитель, когда Чандра радостно закивал головой в ответ.
Тут же на берегу Баранов приказал Пуртову, несмотря на надвинувшийся вечер, доставить на «Феникс» рухлядишку Ларкина.
— Да у Яшки, окромя рваных порток, ничего не было! — недовольно буркнул Пуртов, пожимая плечами.
— В таком разе отвези, как собственный, бушлат суконный, сапоги морские лафтаковые, чаю фунт и… пучок лозы березовой, что за иконой, скажи, пущай держит — в память, что лоза сия его обминула! — безулыбчиво пошутил правитель. — Да фонарь на байдаре поставь. Англицы, в темноте не разобравшись, чего доброго, стрелять учнут! — заботливо напомнил он Пуртову. — А ты, Демид Сафроныч, — обернулся Баранов к Куликалову, караулы на ночь удвой — береженого бог бережет! — и дозоры из чугачей своих к лесу вышли… Ежели кому что надобно, я у себя буду.
Ночь прошла совершенно спокойно. Отпор, данный Барановым, был так решителен, потери нападающих настолько велики, что якутатские индейцы со своими союзниками с юга отказались от дальнейших попыток разогнать промыслы алеутов, которых, как они думали, защищают бородатые «косяки», подкупленные островными людьми.