Эпидемия вообще сильно повлияла на характеры людей. Боккаччо выделил в их поведении две крайности. Отдельные группы перепуганных горожан удалились от общества, укрывшись в домах, где никто не заболел. Они «запирались в домах, где им больше нравилось, в умеренных количествах потребляли изысканную пищу и наилучшие вина, не допуская излишеств, предпочитали не вступать в разговоры с людьми не их круга, боясь, как бы до них не дошли вести о смертях и болезнях, слушали музыку и, сколько могли, развлекались».
На другом полюсе находились те, кто предпочел удариться в буйный разгул. Они «утверждали, что вином упиваться, наслаждаться, петь, гулять, веселиться, по возможности исполнять свои прихоти, что бы ни случилось – все встречать смешком да шуточкой, – вот, мол, самое верное средство от недуга».
Компании таких гуляк переходили из таверны в таверну, пьянствуя день и ночь напролет. Другие же находили пристанище в чужих заброшенных домах, которые они присваивали. Там тоже шло разнузданное пьянство, а разговоры «сводились к темам исключительно приятным и забавным».
Не осталось никого, кто бы мог следить за соблюдением законов и религиозного благочестия, писал Боккаччо. «Весь город пребывал в глубоком унынии и отчаянии, ореол, озарявший законы Божеские и человеческие, померк…»
Многие бежали, «бросили родной город, дома, родных и все имущество свое». Но чума охватила и сельскую местность. Крестьяне перестали обрабатывать поля, забросили скот, который без присмотра бродил по лугам. Подобно жителям больших городов, население деревень и фермеры «вели себя так, словно каждый день мог стать для них последним», и «старались все имеющееся у них тем или иным способом уничтожить».
В конце концов «Черная смерть» отступила, вероятно, потому, что ее бактерии уже заразили всех, кто был для них уязвим. Но в мире продолжали свирепствовать другие эпидемии, и даже такие давно известные болезни, как холера, могли порой превращаться в бедствия, сравнимые по масштабам и смертоносности с самыми ужасными бедами, которые только постигали человечество.Уильям Спроут не придал этому большого значения, когда в субботу, 23 октября 1831, года с ним случился приступ диареи. Понос быстро прошел, и Уильям скоро начисто забыл о нем. Съев на обед баранью отбивную, он вышел из своего дома в Сандерленде, расположенном в английском графстве Дарэм, и отправился к протекавшей рядом реке, по которой водил небольшую баржу.
Но стоило ему ступить на борт, как его буквально скрутило от жуткой боли в желудке, и водянистая, с белыми вкраплениями, жидкость хлынула из его заднего прохода буквально галлонами. Приступы повторялись, и каждому предшествовал сильнейший желудочный спазм. Его начало тошнить. Спроут едва добрался до дома, где улегся в постель, дрожа как в лихорадке и не находя себе места от все новых болей.
Всю ночь Спроут метался в кровати, неспособный заснуть из-за неослабевающих болезненных ощущений. На следующий день его навестил врач. Он записал, что «состояние мистера Спроута явно ухудшается; пульс почти не прощупывается, конечности похолодели, кожа ссохлась, глаза запали, губы приобрели синеватый оттенок, черты лица заострились, разговаривать он может только шепотом. При этом он страдает от рвоты и непроизвольных испражнений, от судорог в икроножных и бедренных мышцах, испытывая полный упадок сил».
В среду утром наблюдения медика стали еще более пессимистичными: «Пульс практически отсутствует, щеки сильно ввалились, губы окончательно посинели».
К полудню Спроут умер, став первой из известных докторам жертв разразившейся в Великобритании крупномасштабной эпидемии холеры.
Следующим был его сын, которого ждала столь же мучительная смерть несколько дней спустя. Заболела и его внучка, но при тех же симптомах ей удалось выжить. Вскоре эпидемия охватила весь город, а в течение недели расползлась по стране, унося множество жизней.
Это заболевание отличалось полной внезапностью возникновения, абсолютной непредсказуемостью распространения и ужасающим уровнем смертности среди заразившихся. Если ее не лечить, холера убивает от 40 до 60 процентов своих жертв. Сегодня больным попросту вводят в организм недостающую жидкость, в том числе – внутривенно. Но в начале XIX века никто еще не знал методов борьбы с заразой, источников ее появления и способов передачи. Когда ее подцепил Спроут, болезнь все еще оставалась совершенно не изученной.
И хотя вспышки холеры случались и раньше, эта эпидемия оказалась особенно смертоносной. Британские газеты впервые упомянули о болезни еще в 1818 году, когда она проявила себя в Индии. Репортеры описывали ее как новый недуг, окрестив его «холерой-морбус». Она охватила тогда Калькутту, убивая сражавшихся там английских солдат. Зимой 1818/19 года от нее умерли три тысячи солдат десятитысячной британской армии под командованием маркиза Гастингса. Один лондонский врач, командированный в Индию, так описывал свои переживания: «Какая же жуткая ответственность легла на плечи неопытного доктора двадцати пяти лет от роду, когда ему пришлось пользовать огромный европейский контингент, за которым к тому же следовали две тысячи человек из числа местного населения, и это в разгар эпидемии холеры! Никогда в жизни не сталкивался я с чем-либо более страшным, чем эта болезнь».