– Спрашиваешь, чем я занимаюсь? – повторил он вопрос. – Ну, вот ты в молодости, рассказывала мне твоя дочь, как-то работал председателем колхоза. Работал?
– Работал, – кивнул твёрдо дедок.
– Вот и я председатель. Председатель кооператива.
– Ах, вон оно что. Ну и председателем какого такого кооператива ты являешься? Чем вы занимаетесь и сколько, председатель, в твоём кооперативе людей? – упёрся в своём любопытстве дедок. – В моём колхозе насчитывалось без малого триста дворов. Это свыше пятисот человек. И каждый, кроме тех, кто вставал ни свет ни заря и шёл на ферму, каждый на работу являлся не позже восьми часов утра. Я сам позже пяти часов утра никогда не вставал, раньше десяти вечера домой не приходил. Колхозы наши кормили страну. А вы как?
Музафар, теперь уже подперев рукой щёку, снисходительно смотрел на тестя. Мол, мели Емеля, твоя неделя. Стану я перед тобой отчитываться. Мой кооператив, хоть и всего три человека в нём, не ровня твоим пятистам первобытно-общинного строя.
Перед кооперативами, теми, каковым решил укрепить экономическую мощь страны Музафар, развернулись тогда, как живописали те водовозы, широкие перспективы. Государство, чинуши при нём, не обременяя себя трудом – узнать, кто же простирает длань свою, щедро выпрастывали из народной мошны льготные, беспроцентные и, как оказалось впоследствии, безвозвратные ссуды тем кооператорам. Музафар на ссуду-дармовщину приобрёл старый грузовик, съездил разок на нём со своими товарищами в лес за брёвнами для крыши фермы, которую подрядился перекрыть, и даже свозил на рынок соседнего областного центра энергичных, всё ищущих где бы поглубже, женщин-торговок и поставил свое авто на прикол, потому что двигатель у него оказался слишком прожорливым, и вообще, как говорили знатоки, надо было покупать машину не с бензиновым, а с более экономичным – соляровым двигателем.
Ни крыши той фермы кооператоры тогда не докрыли, ни на извозе их председатель не обогатился, и стояло авто уже несколько лет в огороде Музафара, ласкаемое щедрыми солнечными лучами и омываемое всеми дождями нового времени.
Нельзя сказать, что пользы от машины не было вообще никакой, потому как, например, соседская хохлатка, чувствуя веяния приступающей свободы и демократии, тайком от своей хозяйки самочинно устроила здесь под колёсами гнездовье и откладывала чуть ли не ежедневно по яйцу, которые Музафар забирал, оставляя для приманки белый голыш. Польза, помимо, должна была образоваться со временем: все эти годы Музафар размышлял, как обойтись с машиной – может, покупатель какой найдётся, не отличающий бензин от солярки, может, на запчасти кто её купит. А пока машина стояла. Выцветшая, бледная, как зачхотившая в одиночестве женщина. Хлеба она не просила и лишь в одном чинила беспокойство.
Её сиротливое пребывание на огороде не нравилось тёще Музафара. Насима-аби после смерти мужа, того самого дедка, сильно сдавшая, в свои восемьдесят пять лет оставалась ещё в здравом рассудке и держалась в этой осложнившейся жизни довольно крепко. Музафар проживал у неё в шабрах и, к счастью, нашёл с её стороны хоть какое-то понимание, выражавшееся в долготерпении престарелой женщины, не изводившей упрёками, щадившей своего незадачливого зятя, уже какой год пребывавшего на попечении её, Насимы-аби, дочери.
Как-то беседовали они о житье-бытье. Минувшие после тех приснопамятных времён радужного настроения годы сбили с Музафара спесь. Кооператив-то не только создать, но надо организовать его работу, крутиться, вертеться. Этого не случилось, и теперь, годы спустя, зять сидел, больше похожий на мокрую курицу. Тёща в тихой беседе доброхотливо назидала ему.
– Что ж она стоит столько лет, и никакой пользы от неё?
Речь всё о той злополучной машине.
– Посмотри, сколько места занимает. Ведь там полмешка, не меньше, картошки можно выкапывать ежегодно.
Тёща не в курсе. Знала б она про соседскую хохлатку, загнездившуюся там, помолчала б насчёт картошки. Ведь, даст бог, из-под колеса только за летние месяцы можно собрать без малого сотню яиц. Без никаких затрат. А картошку сажать, полоть, выкапывать надо.
Музафар не раскрывается насчёт той дармовщины, чтобы не делиться прибылью со старой. А расскажи – может, и не лезла бы с советами. А то ведь до чего додумалась.
– Ты знаешь, – не унималась Насима-аби, – попроси мальчишек, да и я сбоку сколько смогу пособлю. Подкатить её, машину-то, к оврагу да толкнуть. Пусть катится.
Совсем сдурела старая. Даже если б не хохлатка, видя технику возле дома, прохожие или случающиеся посетители сразу впечатляются о её владельце: какой хозяйственный! Это раз. Другое: такую махину толкать до оврага – сколько сил потратить надо. Работа дурака любит. Пословицу эту, раз услышав, Музафар запомнил на всё жизнь и следует ей, как молитву повторяя в случае, если не сладиться дело какое, или отказываясь от какого трудоучастия.