– Простите, что вмешиваюсь, – сказал фавн, – но, может, договорите снаружи?
Хейзел прижала пальцы к крышке гроба:
– Я так зла на тебя. За то, как ты поступил с Пайпер. И с нами. За то, что не дал нам помочь. О чем ты только думал!
Я не сразу понял, что она обращается не ко мне. Она говорила с Джейсоном.
Хейзел медленно встала на ноги. Губы у нее дрожали. Она выпрямилась, словно усилием воли подняла внутри себя кварцевые колонны – опору для костей.
– Я помогу вам нести, – сказала она. – Вернем его домой.
Мы шли молча, с головы до ног покрытые пылью и пеплом, оставшимся от монстра. Более мрачных носильщиков гроба мне еще не приходилось встречать. Лавиния, которая держала гроб спереди, неловко двигалась в своих доспехах и время от времени поглядывала на Хейзел, смотрящую прямо перед собой. Хейзел, похоже, даже не заметила пера, прилипшего к ее рукаву.
Мэг и Дон держали гроб сзади. После аварии у Мэг вокруг глаз налились синяки, и теперь она напоминала большого безвкусно одетого енота. Дон то и дело вздрагивал и наклонял голову влево, словно пытался услышать, что говорит левое плечо.
Я ковылял за ними, прижимая к животу запасное платье Мэг. Кровотечение вроде бы прекратилось, но рана все так же болела, кожу жгло. Я надеялся, что Хейзел не ошиблась и целители сумеют меня вылечить. Перспектива пополнить ряды массовки в сериале «Ходячие мертвецы» меня не очень-то прельщала.
От спокойствия Хейзел мне было не по себе. Наверное, лучше бы она кричала и швырялась в меня вещами. Ее горе давило на меня – это была ледяная тяжесть горы. Когда стоишь рядом с горой, закрыв глаза, не видя и не слыша ее, ты все равно чувствуешь ее: невероятно тяжелую, могучую земную силу, настолько древнюю, что даже бессмертные боги рядом с ней чувствуют себя мошками. Мне было страшно представить, что будет, если чувства Хейзел выплеснутся наружу словно лава из жерла вулкана.
Наконец мы оказались на свежем воздухе. Мы стояли на каменном выступе примерно на середине склона, под нами раскинулась долина Нового Рима. В сумерках холмы окрасились в фиолетовый цвет. Прохладный ветер доносил до нас запахи дыма и сирени.
– Ого! – восхищенно сказала Мэг.
Все было в точности как я помнил: Малый Тибр, кажущийся сверкающей изогнутой лентой, нес свои воды по дну долины и впадал в синее озеро в том месте, где на теле лагеря мог бы располагаться пупок. На северном берегу озера стоял Новый Рим – уменьшенная копия столицы империи.
Памятуя о битве, которую упоминал Лео, я рассчитывал увидеть город в руинах. Но издалека, в свете угасающего дня, все казалось обычным: белые здания с красной черепицей на крыше, Сенат, Большой цирк и Колизей.
На южном берегу располагалась Храмовая гора, где находились всевозможные храмы и монументы. На вершине, затмевая собой другие святилища, возвышался храм моего отца – свидетельство его непомерного самолюбия: храм Юпитера Оптимуса Максимуса. Не знаю, возможно ли это, но мне казалось, что Юпитер – его римское воплощение – был еще более невыносим, чем Зевс – его первоначальная греческая форма. (И да, мы, боги, обладаем множеством воплощений, потому что вы, смертные, все время по-разному нас представляете. Знали бы вы, как это раздражает!)
Раньше Храмовая гора меня бесила, потому что мое святилище не было самым большим. Ведь очевидно, что оно должно быть самым большим. Но теперь мне не хотелось смотреть на нее по другой причине. При виде нее я думал лишь о макете, который несла Мэг, и о блокнотах в ее рюкзаке (в них были наброски Джейсона Грейса, желавшего преобразить Храмовую гору). По сравнению с пенопластовой горой Джейсона, с приклеенными домиками из «Монополии» и подписанными вручную храмами, настоящая гора казалась недостойной богов. В ней не было доброты Джейсона, его страстного желания почтить каждого бога, не обойдя никого стороной.
Сделав над собой усилие, я отвернулся.
Прямо под нами, примерно в полумиле, располагался и сам Лагерь Юпитера. Стены с кольями, смотровые башни, траншеи, аккуратные ряды казарм, вытянувшиеся вдоль двух главных улиц, – все говорило о том, что перед нами типичный римский лагерь, такой мог бы встретиться в любой части древней империи в любой момент долгого процветания Рима. Римляне всегда строили свои крепости одинаково – не важно, на сколько они собирались в них обосноваться: на ночь или на десять дней, – так что, увидев один лагерь, ты, считай, повидал их все. Даже если проснешься посреди ночи и тебе придется двигаться в полной темноте, ты будешь точно знать, где что находится. Конечно, когда я посещал римские лагеря, я обычно проводил все время в палатке полководца, бездельничая и поедая виноград, совсем как тогда, с Коммодом… О боги, зачем я только мучаю себя этими воспоминаниями?!