За дверью послышался слабый шум. Негромкий, но слышный голос Марфы Ивановны проговорил заботливо и предупреждая кого-то не шуметь:
— Почивает...
Эх, она умница была! Это она подавала знак своему Андрею Ивановичу: вставай, мол, все, кому велено, прибыли. И чтобы не подумали, будто она им, супругом своим, командует, она не звала его вставать, а вроде как предупреждала приехавших родичей: почивает!.. И он уже знал, что ещё малость обождать, и пора выходить...
...Трое всадников летели по дороге, ровной, белой... Алексей Шубин с двумя полковыми.
А перед этим...
За ним прибежали. Он оделся наспех и побежал в дом цесаревны, как приказала. В ту ночь он был не при ней... Сонная прислуга толкошилась бестолково. Мавры не видать было. Должно быть, тоже услали куда-то... Он прошёл в спальню.
И никогда прежде он не видел её такою строгой, спокойной, собранной. Императрица! Нет, не та, что сулила ему пиры — море разливанное, но та, что принимает решения судьбоносные.
Легко и широко перешла к двери, заперла. Он стоял. Духало от него морозом, крепким снегом, ночною тревогой. Он вдруг подумал, что дух этот сходен с запахом яблочным. Не рассердится ли она?
Но она и не думала сердиться. Не приказала ему сесть. Заговорила в меру быстро, но без торопливости тревожной.
— Время делу, Алёша. Впервой время делу. Спешные известия из Москвы от графа Шувалова, мужа Мавры моей. Государь скончался!..
В любом государстве того времени подобное известие произвело бы на всякого человека более или менее обычного впечатление очень сильное. И Алексей Шубин растерялся и почувствовал некоторый страх. Ведь это известие... оно сулило... столь различное... столь многое...
— Об этом, я думаю, ещё мало кто знает, — продолжала она. — А я знаю ещё и вот что. Избранные депутаты от Верховного тайного совета повезли в Митаву решение об избрании Анны Иоанновны императрицей. Надо задержать их, Алёша. Надо их задержать. Найди способ. В казармы уж послан Бутурлин[30], он тоже верный мне человек. Анна Иоанновна не должна знать о своём избрании. Члены Верховного совета должны быть взяты под арест. И войска, верные мне полки — вокруг дворца! И штыки, и барабаны... — Она говорила серьёзно и с какою-то неведомой ему в ней прежде приподнятостью.
Он понял и рванулся к двери — исполнять её повеление. Но она остановила его, остановила просто — ухватила за рукав. Серьёзная, она была сейчас необыкновенно хороша. Сияющее лицо, огромные голубые глаза. Всё мелочное было им забыто. Он любил её сейчас пламенно и чисто.
— Подожди! — Он почувствовал в её голосе затаённую боль. — Подожди! Ты должен знать, я должна сказать тебе: я тобою жертвую! Понимаешь ли ты? Ежели ещё не время, не моё время, не мой час? Тогда... Бутурлин отопрётся, его не тронут. Всем ведомо: ты дорог мне, тебя люблю! И знаю: меня тронуть не посмеют! — сдвинула брови, ах, соболиные!.. — Ты!.. Ты один падёшь жертвою. Я не шучу. Я не решилась бы обмануть тебя. Решай сам, как быть тебе!..
— Решать нечего. Прощаться некогда. Я еду по твоему повелению.
— Ещё... — На этот раз она заговорила так нежно, женственно. — Алёшенька! — Быстро сняла с белой своей шеи, с грудей белых цепочку с образком. Он склонил голову, сознавая в полной мере важность происходящего. Она надела ему образок. Выпрямилась. — Ты помни: я никогда не позабуду тебя. Покамест буду жива, не позабуду. Прощай же! Христос с тобою!..
...Алексей привстал на стременах. Белая равнина. Поглядел из-под руки, вгляделся в одинокого всадника. Далеко впереди скакал всадник. Алексей знал, кого ему следует нагнать и задержать. Нет, не этого, одинокого. И всё же... Насторожился почему-то. (И у него ведь было чутьё!) Приказал — в галоп!
30