— Но голову он держал высоко. В любую непогоду мечтал о завтрашнем солнечном дне.
С улицы донесся рев верблюдов, заскрипели створки ворот. Во двор вошел Аюур бойда: бархатная шапка надвинута на лоб, в руках длинный кнут. «А бойда наш, видно, рад кончине нойона. Прикидывает, наверное, нельзя ли на этом настиле свою юрту поставить».
Батбаяр поднялся навстречу бойде. За бойдой шли проводники и вели с полсотни верблюдов с упряжью.
— Ох-хо-хо! Какое несчастье! Потерять такого господина! И все из-за этого слепого бродяги богдо! — причитал Аюур и чуть не бил себя кулаками по голове.
Батбаяр не решился сказать: «Убил господина один из сойвонов богдо, подлил ему отравы в вино. А придворный лекарь напоил его лекарством, которое ускорило кончину». Он лишь кивнул:
— Конечно, не обошлось без него, — и поник головой.
Несколько дней они разбирали вещи покойного господина, увязывали их в тюки. Батбаяр работал в поте лица, с утра до ночи. Аюур, казалось, тяжело переживал вдруг обрушившееся несчастье, весь почернел, осунулся. Дав указания, как укладывать вещи, он садился куда-нибудь в тень и курил. Батбаяр посматривал на него и жалел: «Стареет, бедняга. Соображать стал хуже, и все суетится. Никак не может смириться с несчастьем» Как-то к вечеру Батбаяр сбегал на базар, купил мяса, сварил суп. «Он здорово помог нам с матерью, когда мы голодные и бездомные пришли в Онгинский монастырь. Вот и покойный господин наказывал видеть в людях не только плохое».
Аюур задумчиво перебирал четки, когда к нему подошел Батбаяр и подал полную чашу дымящегося супа, от которого шел легкий аромат чеснока. Бойда вздрогнул от неожиданности, растерянно посмотрел на Батбаяра, вздохнул. За разговором не заметили, как съели суп. Батбаяр достал из переметной сумки нож и принялся нарезать мясо. Казначей взял нож и залюбовался тонкой работой.
— А ну-ка, дай ножны с кресалом, — попросил он. — Золотые руки у мастера. Видно, с душой трудился. Я такого еще не видел. На ножнах, кресале и подвесках выбил символ двенадцатилетнего круга, а это дело непростое. Да чего же тонкая резьба! — Аюур восхищенно качал головой.
— Да, сработан искусно.
— Спору нет. А что за мастер делал? Где ты этот нож раздобыл? Его любому мужчине носить не зазорно.
— Господин подарил, когда еще был в добром здравии. Сказал, что ему привезли из западных хошунов.
— А-а! Когда же это господин так тебя облагодетельствовал?
— Когда я сопровождал его на север. Об этом знает одна ахайтан. Этот нож мне теперь дороже жизни, — ответил Батбаяр и подумал: «Теперь покоя не даст, — будет упрашивать, чтобы продал».
— Ты, когда в город выходишь, с собой его не носи, — посоветовал бойда, любуясь ножом. — Еще потеряешь. Господин наш теперь стал бурханом, и его подарок будет тебе талисманом, — сказал Аюур, возвращая нож.
Когда вещи были уложены, Аюур ушел в город, сказав, что ему еще нужно зажечь лампаду в храме и полистать «Лхого» — «Книгу грядущего», и долго не возвращался. Батбаяр тем временем погрузил вещи и нашел сторожа для бывшего ханского подворья. В день, когда караван должен был отправиться в путь, бойда был особенно ласков с Батбаяром, а перед выстрелом, возвещающим о наступлении полудня, вынул из-за пазухи запечатанный конверт и протянул Батбаяру.