— Это ужасно,— тихо сказала Хоуп.
— Боюсь, что это малоприятно,— согласился Робертсон.
Он встал, показывая, что беседа закончена, и улыбнулся им. Поль и Хоуп поблагодарили его, поблагодарили Льюина и наконец покинули палатку. Льюин сел на стул, с которого встала Хоуп, майор снова сел за стол.
— Думаешь, они это проглотили? — спросил Робертсон.
— Проглотили? — спросил Льюин.— Что проглотили? Вся эта чушь с телефоном вроде бы сошла, но что ты им скажешь завтра?
— Сейчас август,— ответил Робертсон,— врач в отпуске.
— Прекрасно! Довольно вероятно. А что это за история с крысами размером с собак? Какой в этом смысл?
— Я хотел выяснить, действительно ли они там гуляли. Если да, то они не могли не слышать крик. Они и признали, что слышали. А если бы они что-то замышляли, то стали бы все отрицать, не так ли?
— Не знаю,— сказал Льюин,— может быть.
— И еще я хотел, чтобы они знали про психическое расстройство. Сейчас нам ничто не мешает этим воспользоваться. Все равно рано или поздно они узнают. А у нас будет лишнее оружие. Они не смогут никому доверять, кроме нас, даже себе самим.
Майор откинулся назад и спросил:
— Умно? — Он сказал это, как маленький мальчик, который принес домой хорошую отметку.
— О да, очень!
— Не думаю, правда, что это нам здорово поможет. По-моему, рано или поздно они все равно докопаются до сути. Я бы докопался, ей-богу! Ну, что там с этими рапортами?
Льюин передал ему папку.
— До вечера,— сказал Робертсон и ушел.
Льюин прошел через приемную и сел за стол. Он стал размышлять о том, что он сделал или, вернее, чего не сделал. Если бы не было майора, он, возможно, сказал бы что-нибудь Хоуп, спросил бы ее, зачем ей нужны эти таблетки. Но он чувствовал себя настолько неловко после собственного неудачного вранья и совсем уж бесстыжих выдумок Робертсона, что воздержался от этого вопроса. Между прочим, он мог бы сказать Робертсону, что видел, как Хоуп взяла таблетки. Но «хитрость» Билла и гордость своей «хитростью» пришлись настолько не по вкусу Льюину, что он вообще не хотел ни о чем с ним говорить. Робертсон непременно сделал бы какие-нибудь дикие выводы.
Но зачем, черт возьми, ей нужны были эти таблетки? Он дал себе слово, что утром спросит ее об этом.
18 ЧАСОВ 30 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ
— Ну, по крайней мере, в этом мы согласны,— сказал полковник Инглиш, рисуя указательным пальцем круги на углу стола генерала Истлейка.— Важнее всего сейчас выиграть время, чтобы успеть продумать самые разные варианты.
— Хорошо,— ответил генерал.— В этом я с вами согласен.
— А люди из министерства здравоохранения должны оставить нас в покое. У нас достаточно забот и без угроз и надоедливых вопросов Максвелла…
— Что вы собираетесь сделать? Расстрелять его?
Инглиш посмотрел на генерала. Он привык к подобным шуткам генералов, министров и даже президентов. Это помогает им держать небольшую эмоциональную дистанцию между собой и неприятной реальностью, с которой армейской разведке так часто приходится сталкиваться и расправляться. Вот и теперь Истлейк улыбался. Инглиш ответил ему тем же.
— Никаких трагедий. Я думаю, мы сможем его утихомирить.
— Вы так думаете? Но мне не очень хотелось бы воздействовать на него таким способом,— сказал Истлейк.
— Каким способом, сэр?
— Шантажом.
— Шантажом? Боже мой! — Инглиш закатил глаза. Истлейк засмеялся. Теперь, может быть, он несколько минут послушает.
— Максвелл врач, но более того, Максвелл администратор. Он бюрократ. Мы можем на него подействовать, обещая ему единственное, что привлекает бюрократа,— большую власть.
— Продолжайте.
— Мы могли бы ему намекнуть, что в случае, если он будет сотрудничать с нами в этом деле, мы поддержим идею подчинения эпидемиологического управления вооруженных сил министерству здравоохранения.
— Что?! — воскликнул Истлейк.— О чем вы говорите? Это не имеет смысла.
— Так ли? У него появится шанс — или, по крайней мере, так ему будет казаться — получить под свое крылышко Форт-Детрик, Пайн-Блафф и все остальное. Больше денег, больше врачей, больше ценностей, которыми он сможет распоряжаться…
— Вы даете ему поразительно много, не так ли?