Я прожил на Крите всего лишь две недели, причем ни разу не вышел за порог дома. Но крестьяне видели моих саньясинов. В их деревне собрались, по меньшей мере, пятьсот саньясинов со всей Европы. Местные жители привыкли к туристам, потому что Крит существует за счет туризма, но они никогда не видели таких добрых, сердечных людей. И благодаря моим саньясинам некоторые жители, хотя и не понимали меня из-за языкового барьера, все же стали приходить ко мне по утрам и вечерам, чтобы просто посидеть в моем присутствии. И этот факт задел священников.
Архиепископ взбесился, потому что на его проповеди перестали приходить люди. А я, прожив на Крите две недели, стал собирать большие массы народа. Между тем, послушать архиепископа приходили от шести до двенадцати ветхих старух, которым осталось жить совсем недолго.
Архиепископ испугался и телеграфировал президенту, премьер-министру, прочим министрам, начальнику полиции, подкрепив свои послания враньем. Он вообще ничего не знал обо мне. Его страх передался правительству.
Одна из моих саньясинок Амрито, пригласившая меня в Грецию, была близким другом греческого президента и премьер-министра. Она была на короткой ноге со всеми высокопоставленными чиновниками, поскольку за двадцать лет до этих событий ее избрали королевой красоты. Она стала мисс Грецией и получила широкую известность. Потом она работала моделью, и ее знали все режиссеры и бизнесмены, а также прочий народ. Она никогда не просила о приеме, а запросто появлялась в домах чиновников, пусть это дом президента или премьер-министра.
Но в тот памятный день, когда Амрито пошла к президенту, ее просто не пустили к нему. Она впустую прождала шесть часов. Почему президент боится женщины, которую знал, с которой был дружен? Он боялся... что сказать ей? Он не мог объяснить, почему так обошелся со мной и моими людьми.
Вы удивитесь президентскому ответу Амрито. Он ответил ей довольно странно. Я покинул Афины, потому что мне не разрешили даже остановиться на ночь в отеле под присмотром полиции, или пусть даже в самом аэропорту.
Как только я уехал, чиновники сразу же пустились на поиски Амрито. Ей передали, что ее ищут, так как хотят привлечь ее к ответственности за приглашение меня в Грецию. Амрито пришлось бежать из страны. А полицейские рыскали по всем закоулкам.
Амрито очень добрая и отзывчивая женщина. Она небогата, у нее есть только маленькое кафе с соками. Но полицейские и поныне лезут в это кафе с претензиями, которые вообще не в их компетенции. Они утверждают, что в ее кафе слишком грязно.
Разумеется, в ее кафе царил кавардак, поскольку ее не было в стране уже три дня. Там не было чисто, потому что она две недели была вместе со мной на острове Крит. А в кафе осталась лишь служанка. Но это же не преступление - по крайней мере, для полицейских. В кафе мог прийти кто-то из службы надзора за чистотой в ресторанах и отелях, но как раз этих служащих в комиссии не было. Недостатки в кафе искали почему-то полицейские.
Но я велел Амрито возвратиться в Грецию и дать отпор полицейским, потому что она не совершала никакого преступления. Греческие правители ведут себя непорядочно. Чиновники не смогли повредить мне, побоявшись международных последствий, поэтому они нашли козла отпущения. Теперь они преследуют Амрито. Они могут мучить разведенную женщину, у которой маленький ребенок и престарелая мать. В семье только она добывает деньги на пропитание. Много ли можно выручить из кафе с соками?
Эти господа всегда переносят свои преступления на людские массы, а люди немы. В исторических книгах больше лжи, чем где-либо еще. Случай со мной был малозначительным, но из него раздули целый скандал.
Я не выходил из дома, не говорил по-гречески. Меня слушали только те люди, которые не были гражданами Греции. Поэтому заявить о том, что я смущаю юные умы, подрываю нравственность страны, традиции, церкви, семьи... слушавшие меня люди не были греками! Как я мог воздействовать на их нравственность и религию?
Но чиновники вообще не думают. Они живут в страхе, боятся, что кто-то может поднять вопрос о самих корнях общества. Но их поведение в отношении меня глупо, потому что я буду поступать везде одинаково, и мое слово достигнет всех уголков мира.
Что я могу поделать, если их корни гниют? Что я могу поделать, если их нравственность есть одна лишь видимость? Что я могу поделать, если их брак это лицемерие, а вовсе никакая не любовь? Что я могу поделать, если семья отжила свой срок и нуждается в замене чем-то более совершенным? Семья совершила свою работу и принесла благие результаты, которых можно добиться и иными способами. Вместе с тем, в семье есть очень опасная, вредная сторона, которой следует избегать.