— Мне?
— Не мне же ж. Ты чего удумал? На живого человека тварь спускать.
— А чего он?
— Он пока ничего. И будешь правильно себя вести, то никто и не тронет. А если тронет, то ответишь раз-другой. А чтобы ответить, сила нужна.
Не убедил.
На кой сила и мучиться, когда тень есть.
Её мы выпускали пару раз. И если сперва Савка дрожал и трясся, вдруг кто заприметит или случится беда, то постепенно осмелел. Что до тени… сложно сказать, способна ли она убить человека. Та, дикая, которая набросилась на нас ночью, однозначно убила бы.
А нынешняя?
Она была иною. Слабой. И как по мне годилась лишь на то, чтобы разговоры подслушивать. Чем, собственно говоря, мы и занимались. Но ничего интересного не услышали.
Не считать же интересным то, как Зорянка пересчитывает простыни в подсобке и причитает, что три вовсе расползаются, а значит, придётся доставать новые. Или как Фёдор жалуется Павлу Терентьичу, наставнику на тяготы бытия и цены, а после они вдвоем моют кости Евдокии Путятичне, которая, конечно, всем хороша и женщина строгая, но разве ж можно бабе такое дело доверять?
Сама Евдокия Путятична, если с кем и разговаривала, то исключительно по делам приютским.
Те же простыни.
Ткани, которые должны подвезти.
Одежда.
Хлеб, что доставили черствый, в печи наново отсушенный. И муку негодную. Счета. Электричество. Экономия… эта женщина умела выкручивать руки собеседникам, хотя при том оставалась безукоризненно вежливой. И пожалуй, её я зауважал.
Хотя…
Не знаю.
Она явно знала о происходящем больше остальных. И порой я ловил на Савке задумчивый её взгляд. Но толку-то. Взгляд к делу не пришьёшь.
— И всё равно, — Савка поднялся и разогнулся, с кряхтением, что старик. — Можно ведь попробовать…
— Что?
— Ну… Тень там… её кормить надо.
— С чего ты взял?
— Так… сама сказала.
Новость.
Мальчишка за бочкой привстал, выглядывая.
— Так и сказала?
— Ну… не так, как ты… но она ослабелая. А если будет питаться, то станет сильной.
Вот только управится ли Савка с сильной?
— И чем она питается?
— Тенями другими. Или жизненной силой. Можно… выпустить. Ночью.
— К кому?
— К Фонарику? — предложил Савка.
— И она его сожрёт?
— Ну… может, не до конца.
— Но ты не уверен? Что стал. Приседать пошёл. И на выпады. Давай, давай… не знаю, как тебя раньше кормили…
Хорошо кормили, если за время в приюте проведённое Савка вусмерть не отощал.
— … жир сводить надо. Так вот, смотри… допустим, Тень его сожрёт. И что дальше?
— Ну… меня забоятся?
— Забоятся. Кто?
— Все!
— Хорошо бы. Только видишь ли… тут два варианта. Или никто не поймёт, отчего он умер, и тогда какой смысл тебя бояться. Или поймут. Но тогда уже позовут Евдокию Путятичну. А она опять Синодника. И тот, поверь, уже не будет таким ласковым.
— Почему? — Савка пыхтел, но приседал. И с какой-то непонятною злостью.
— Потому что раньше ты был мальчиком-героем. Тем, кто вступил в схватку с опасной тварью и одолел её. А теперь станешь убийцей, который натравил тварь на другого мальчика. Чуешь разницу?
— Убивать нельзя?
Вот… смех. Чтоб Гром рассказывал, что убивать нельзя?
— Можно, — всё же лицемерить, когда тебя видят изнутри, не получится. — Только… надо знать, кого ты убиваешь. И за что.
— А ты за что убивал?
— За что только я не убивал…
Первым был бомж.
Как раз я из армии вернулся, что называется, в никуда. Страна-таки развалилась. И на развалинах мелкой порослью поползло… всякое-разное. Хрен его поймёшь, как тут жить.
Сунулся было к папеньке. Просто от растерянности.
И к братцу, который в армию не пошёл по состоянию здоровья. К сестрице… ну да уже говорил. Не ко двору. Первую ночь провёл на вокзале. Там же и встретил хорошего парня, который предложил у него перекантоваться.
Потом… потом слабо помню.
Пьяный угар.
Веселье.
Те небольшие деньги, которые у меня были, уходят. А потом уходит и матушкина развалюха, тоже за пузырь или два новым веселым друзьям. В себя я пришёл уже в какой-то подворотне. Босой. Грязный. С гудящей головой. Ни документов, ни… сунулся было к тому приятелю выяснять, в чём причина, да только отгреб и так, что в той же подворотне отлёживался.
Так я стал бомжом.
Не скажу, что итог очень уж удивительный, скорее наоборот, закономерный. Удивительно то, что я не сдох там, на помойке. Как-то приспособился, что ли. Шмотья раздобыл. Научился находить еду. Не только еду. Пил я… да всё, что градус имело и добыть получалось, и пил.