— Он… болел? — уточняю у Метельки.
— Так да… грудница… такая, которая теневая, с той стороны. Дядька Еремей прежде знатным добытчиком был. Хаживал, — Метелька постепенно успокаивался, уверяя себя, что причиною происходящего — та самая грудница. — Ну а после да… тень никого не щадит.
Сказано это было уже иным, взрослым почти тоном, на который мы с Савкой кивнули.
— Кашлять стал. Хворать… помрёт, да? — впрочем, этот вопрос Метелька задал шёпотом и на ухо.
— Х-хрен… в-вам… — Еремей встал на четвереньки и его скрутил приступ кашля. А я потянул тень обратно. Нажралась? Вот и хватит. Нет, человека есть нельзя… даже если он пахнет так, что сожрать охота. И главное, я тоже ощущал дурманящий аромат из боли, ненависти, надежды, всяких иных сложно различимых эмоций. И понимал, что разодранное другими тенями тело — слабо.
Что и душа, вот она, сладкая и подгнившая, как… читал где-то, что медведи очень падаль жалуют, что порой свежие туши оставляют специально, чтоб гнить начали. Что так-то им вкуснее. Выходит, что тень наша — сродни медведю?
Ладно…
Еремей сплюнул на землю кровяной ком. И медленно так разогнулся. Он двигался осторожно, прижав левую руку к рёбрам. И взгляд его был устремлён на меня.
В меня.
Нехороший такой взгляд.
Может, не надо было тень отзывать? Сожрала бы этого вон, а свалили бы на болячку. Грудницу. На резкое её обострение. Бывает же?
— Ох… — Еремей вытер губы ладонью, поглядел… я увидел чёрное на белом. Кровь? Вероятнее всего. И Метелька схватил меня за руку. Я чувствовал, что одно резкое движение, и он сорвётся на бег.
Надо бы и нам, но…
Далеко не уйдём.
— Охотник, — произнёс Еремей. — Мелкий, а… дышать легче стало. Вытянул?
— Вроде… извините… там у вас… тёмное… как червяки, — я говорил, запрокинув голову. Еремей возвышался этакою глыбиной. — И так захотелось их забрать… так… это дар… развивается. Третья стадия.
Ни хрена не уверен, но Еремей кивает.
— С-спасибо, — выдавливает он и пытается сделать вдох. Только снова заходится в кашле. И выплюнул новый ком. Тёмная капля потекла по подбородку. — Ишь ты… и вправду дышать легче…
— Там… внутри… разодрали всё. Кажется. Целитель надо. Червяков я убрал… а что разодрали.
— С остальным справлюсь, — Еремей наклонился, а потом присел, заглянул в глаза и глядел долго-долго.
А Метелька за спиною выдыхает с облегчением. Дошло, что прямо здесь и сейчас убивать нас не станут.
— Ну… идём тогда, Охотник, — Еремей берет Савку за руку, и Савкина ладонь тонет в огромной этой лапище. А тень сыто ворчит, потому как запах стал слабее, но не исчез. И дотягивается-таки до Еремея, и впитывает эту мерзость в себя…
Собаки тоже, если так-то, падали не чураются.
Еремей ступал медленно и осторожно. И дверь автомобиля открыл. И Савку усадил, верно, опасаясь, что сам тот не справится. Меж тем на Метельку он внимания вовсе не обращал.
— Ты… это… другим разом, — зашептал Метелька, когда Еремей удалился. — Предупреждай. А то и вовсе… повезло.
Он выдохнул и пот со лба смахнул таким, театральным жестом.
— Кто он?
— Дядька Еремей? Он при Мозыре за… с теми, кто должён говорит. Или с несогласными. Или так вот… жестокий — страсть! Говорят, что один купец платить не хотел. Кричал, что государство его защитить должно… так Еремей ему все-все косточки ломал, по одной вот…
Правда?
Нет?
То, что человек в шинели был далёк от святости и вообще не сильно-то парился соблюдением закона, я и так понял. Душа его за то говорила. И тень согласилась, что хорошая душа, многое на себя приняла, потому-то и пахла вкусно.
Для тени.
Интересно, если разрешу, то она сумеет сожрать? И как скоро сделает? Так… это теория и ещё раз теория. Никого жрать мы не станем. Пока во всяком случае.
Тень вздохнула.
Но спорить не стала. А воротившийся Еремей сунул в руки огромный пакет.
— Ешьте вон. А то ехать и вы голодные. С голодного работника толку мало.
В животе тотчас заурчало, и не только у меня. Но Метелька руку в пакет совать поостерёгся, точно предоставляя мне право первым выбирать. Я и выбрал.
Пара калачей.
Хлеб, причём мягкий… ага, а тут и мясо. Курица? Точно, жареные куриные ножки, жирные до того, что этот жир, сдобренный специями, по пальцам потёк. И запах офигенный. Савка без моего понукания в ножку впился.
— Голодные, — с непонятной нежностью в голосе произнёс Еремей. — В приюте-то, чай, не кормят.
— Кормят, — проговорил Метелька с набитым ртом. — Но не мясом.