— Используй, чего уж тут, — разрешаю я. — Только не обольщайся. Я ж в любой момент кони двинуть могу.
И двину.
Хрен его знает, откуда эта вот уверенность. Но знаю точно, что недолго мне осталось.
— Понимаю лучше, чем вы думаете… даже если опухоль исчезнет, — дядя Паша опускается на тот же стул, на котором сидел Тимоха, и рассыпанные фломастеры собирает, чтобы положить на подоконник. Блокнот отправляется туда же. — Ваш организм изношен. И онкология — это не только опухоли… действие её куда более глобально. Как и нарушения, ею вызванные. Многие пациенты уходят, когда, казалось бы, основная опасность миновала. И от химиотерапии… и от банальной простуды… инсульты, инфаркты…
— Вы меня попугать решили?
— Скорее уж рассказать, как есть, — спокойно ответил доктор. — Мне показалось, что вы из тех, кто предпочитает знать всё.
Это да.
Это он правильно.
— Но я буду рад ошибиться. В вашем случае.
— Почему?
Ну, раз уж у нас тут такая охеренно доверительная беседа пошла.
— Наверное, потому что а вы вовсе не такая черствая сволочь, какой показались при первом знакомстве… извините.
— Ничего, — я с трудом сдерживаю смех. Тяжело смеяться, когда в груди клокочет и булькает. — Я именно что чёрствая… и сволочь изрядная… бываю… родственнички?
— Приходили. Ваша сестра. И брат. Племянница… как я понимаю. Желали получить информацию о состоянии вашего здоровья.
Даже племянница?
Я про её существование знал, но встречаться не доводилось. Девчонка по матушкиным стопам пошла, на юридический.
— Но ваша супруга запретила что-либо рассказывать.
— И правильно, — перебил я доктора. — Ну их всех. Достали.
И никогда не виденная прежде племянница тоже.
— Тогда я наберу вашей супруге. Она будет рада. Навещала вас каждый день, — доктор поднялся. — Очень… участливая женщина.
Это он о чём?
Не понимаю… ну да и фиг с ним.
— Эй, — окликаю я. — Долго я в… отключке?
— Десять дней. Возможно, это естественная реакция организма на то, что происходит. Процесс излечения требует мобилизации всех жизненных резервов.
Ага. А ещё душа моя пребывает вне тела.
Но об этом докторам говорить не стоит. И я киваю:
— Наверное… Ленке скажите, чтоб не торопилась… а то водит она мало лучше, чем готовит. Не хватало только, чтоб расшиблась по дороге…
У неё водитель есть, но Ленка почему-то этого стесняется.
Или самолюбие?
Или ещё какая бабская придурь? Но пусть едет неспеша. Аккуратно. И вообще… запретить ей что ли самой водить? Хотя… так она и послушает.
Ленка же.
— Главное, что ваше состояние нельзя считать в полной мере комой. Скорее оно близко к очень глубокому сну. И это тоже до крайности необычно. Однако всякий раз вы пробуждаетесь…
Голодным.
Я точно хочу есть. И ещё такое чувство, что сидеть смогу. Наверное. Или вот даже встану. Почему нет? А там, глядишь, доберусь до окна, выгляну…
— Поесть бы, — говорю, обрезая эти глупые мечтания. — Только… нормального чего. Мяса там. Мясо у вас есть?
— Есть, но, боюсь, вы ещё не готовы поглощать стейки. Точнее можете, запрещать не стану, — доктор глядит на меня преснисходительно. — Но ваш желудок их не примет. А коль хочется промывание…
— Ненавижу докторов.
Он только хмыкает.
— Есть мясное суфле. Можно попробовать. Или с бульона начать.
— Неси свой бульон, — ворчу. А потом добавляю: — Обидишь девчонку, Ленка тебе яйца оторвёт… ты не смотри, что она с виду дура дурой…
— Вы оба… странные, — доктор не обижается. А потом зачем-то говорит: — Пока… не стоит заглядывать вперед. В конце концов, будущее — штука сложная…
Вот тут я с ним согласен полностью.
Сложная.
Я уж пару месяцев как отбыть должен и не в райские кущи. В кущи таких, как я, не пускают. Чем дальше лежу, тем яснее понимаю, что сколько бы ты храмов не отстроил и свечек не купил, крови не отмоешь. Вся она, мною пролитая, со мной пойдёт.
И потянет.
Куда?
Лучше бы не думать… я и не думаю. Бульон оказался ничего такой. Нет, со стейком не сравнить, но все одно лучше бурой размазни, которую в меня обычно пытались впихнуть.
Ленка тоже появилась.
Довольная донельзя.
— Я тут договорилась, — сказала она, устраиваясь рядом, — чтоб фонд открыли. Будем детишек лечить. Тут вот и будем. Тут оборудование хорошее. И врачи не хуже, чем в Швейцарии… и только расшириться надо. Мы им корпус, а они тогда…
Ленкино щебетание успокаивало. И думать не хотелось, о том вот, другом мире. А вот об этом — почему бы нет. Детишек лечить… да, дело хорошее. Я и прежде фондам помогал, но это больше порядку ради и полноты образа. Пиарщики там настаивали. Опять же с налогами можно было крутануть.