Не должен.
Может, коль ученик того стоит, но вовсе даже не должен. Дядька Матвей нас и покрепче воспитывал, порой так, что долго вылёживались, кровавую юшку глотая. Но с нами, с теми, нельзя было иначе. Мы ж только и понимали, что силу. Это уже потом, раны позволяя зализать, он говорил там про честь и дружбу, и прочие сказки рассказывал.
— А если он умрёт?
— Не он первый, не он последний, — возразил Еремей. А после сам уже поглядел на неё сверху так, как показалось, с насмешечкою. — Ты ж не за этим пришла, княгинюшка… ты ж лучше прочих знаешь всё это… про то, как наука даётся. К тебе ж твой братец бегал на меня жалиться. Знал, что отец не послушает.
— Я… не поверила, что ты его убил.
— Зря.
— Нет, то есть… не так, — её тонкие белые руки взметнулись к вискам. — Я знаю, что произошло. И я понимаю… почему… не было надежды. Я читала документы. Отчёты целителей. И понимаю… Пашка всегда боялся… боялся превратиться в… обузу. И ты помог. Просто помог. Я бы… я бы, может, и уговорила его. Объяснила бы… или вот… а я… выходит, что бросила… и это из-за меня всё. В том числе и из-за меня. Скажи, Еремей?
— Чего сказать?
— Ты тоже меня винишь?
— Я? Упаси Господь, — Еремей перекрестился. — Вы… бабы… вечно вот в голову наберете, сами попридумываете и маетесь… маетесь… служба военная, она ж сама по себе непростая. И всякое на ней случается. И гибнут… все гибнут. Даже добрые маги, даже опытные. Не говоря уже о мальчишках, которым подвиг в жопе спокойно жить мешает. А что до прочего, то вышло, как вышло.
— И ты никогда не думал, как бы оно сложилось, если бы…
— А толку-то от этого думанья? Голова заболит разве что. И тут… ты мне, княгиня скажи лучше, чегой это Михаил-свет-Иванович в обитель свою отбыть не спешит? Чего у него за дела-то такие в городе? И как они с тобою связаны? Аль с мальчишкой?
И повернулся.
И мне даже показалось, что того и гляди увидит он, тень ли, меня ли. Сердце прямо ухнуло, а не шарахнулся я разве что чудом.
— Не совсем, хотя… возможно… есть предположение, что в приюте завёлся сумеречник.
По тому, как с душою, с фантазиею даже выругался Еремей, я как-то сразу и осознал, что сумеречник — действительно проблема.
— Рассказывай, — Еремей огляделся и, пинком сдвинув бочку, поднял Евдокию Путятичну и усадил на неё. — От так-то лучше. Чай, в ногах правды нет.
— Что ты себе… а, ладно… знаешь, брат тебя порой ненавидел.
— Бывает. Не отвлекайся…
— Мне отдали это место в рамках моей договорённости с Синодом… альтернативой… служение на благо обществу, чтобы искупить вину.
— Это да, это они любят.
— Приют был в ужасном состоянии. Здание рассыпалось, учителя или пили беспробудно, или воровали. Детей продавали в открытую, да и то, что творилось… Синод обратил внимание на это место, когда случился прорыв. Не полынья, а малый…
То есть, полынья — это большой? А малый как выглядит?
— В итоге — две дюжины погибших, да и после многие уже в госпитале скончались от энергетического истощения. Проведённое расследование выявило, что прорыв во многом случился именно из-за скопления негативной энергии. Приют даже собирались закрыть, но сирот много и с каждым годом прибывает. Вот мне и предложили.
— Это они правильно…
— Не знаю. Мне до сих пор кажется, что я чужое место заняла. Что… я должна быть там, с… с ними…
— На каторге или на виселице? — уточнил Еремей. — Хотя ты же ж благородная, тебе расстрел положенный. Но хрен редьки не слаще. Вот… сколько лет прошло, а дурь в голове у тебя, княгинюшка, всё та же. Прям завидки берут от такого постоянства.
— Это не дурь! Это идея!
— Идейная дурь дурью быть не перестаёт. А припрягли тебя, чтоб с родом не ссориться, ибо хоть паршивая ты овца, да кровь не водица. Тем паче братец твой… подвиг вон совершил… и как-то неудобно, одного орденом жаловать, а другую — на каторгу отправлять иль ещё куда. С другой стороны и замаралась ты, конечно, но не сама убивала, и твой дружочек, помнится, благородственно вину на себя взял, мол, знать ты не знала, чего они затевают, и ведать не ведала…
— Не знала, — Евдокия Путятична обняла себя. — Я бы никогда… убийство — никогда! Насилие порождает лишь насилие. Бесконечный круг насилия. Я думала, что будет акция… взорвут запалы с краской. Испачкают гостей, словно кровью… кровью народа, о котором все там не думают.
— Говорю ж, дурь… но твоё счастье. И менталист подтвердил. Вот и получилось, что вроде и виновная, да не так, чтоб прямо сильно. К тому же, думаешь, много у них там людей, которые с образованием, с умением и с желанием приютами заведовать? Так что синодники из этой сделки немалую выгоду поимели.