Страшной сказкой истории.
А вот теперь я прямо шкурой близость этой сказки ощущал.
— А добавь ещё идеи этого придурка про иждивенцев. Кто в них попадёт?
Дети и старики. Я знаю ответ. И Метелька знает. Кривится, смотрит в окно.
— Да и потом… как думаешь, в чьих руках окажется вся власть? И скажи, что ты веришь, что этот человек действительно будет порядочным? Точнее все они, те, кто должен будут следить, чтобы земля обрабатывалась, скотина росла и плодилась, да и в целом-то… все будут честными и за народ радеть, а не за свою выгоду.
Что ещё я знал о том времени?
Только то, что рассказывал Профессор. Надеюсь, Ленка и его не обошла. Я ей говорил, чтоб помогла, если вдруг… она толковая. Да и он тоже.
Так что знаю не так и мало, что самого удивляет.
Трудодни.
И закон «о колосках».[4]
И паспорта. Точнее их отсутствие, которое фактически привязывало людей к земле.[5]
Хотя, если так, я должен буду рассказать и о другом. О всеобщем образовании и школах, что для взрослых, что для детей. О медицине, которая тоже для всех и бесплатная. О возможностях, а они были, пусть я и застал то время краем, но…
О войне. Она тоже была. И возможно, иная страна не выстояла бы. Не справилась бы. Но… как он говорил? История — это то, что случилось. А здесь, в здешнем мире, она пока не случилась.
— Сав, но тогда как? Что делать… где правда?
Сам бы не отказался понять.
— Не знаю, — ответил я честно. — Но… не там, Метелька. Не там.
Они и вправду не стали нападать ночью.
Это да, это было бы глупо, потому что ночью охрана усиливалась. И я даже видел далёкие огоньки фонарей — по окружавшему госпиталь саду бродили патрули. Налет и вовсе выглядел бы глупо. Слишком много здесь собралось вооруженных людей. А ещё большее количество находилось поблизости. Нет, точно я не знал, но на месте Карпа Евстратовича подтянул бы пару десятков жандармских.
Или сразу военных.
А потому в лоб попёр бы только дурак. Господа революционеры дураками не были.
Первой встрепенулась Тьма. И за нею тотчас Призрак. Эта парочка гуляла по госпиталю, вычищая его от мелких тварей. Раз уж я обещал. Да и Мишка вон каждый день заглядывал. И его тень, поглощая полупереваренные остатки тварей, потихоньку становилась плотнее.
Хотя всё одно выглядела комком тумана.
Главное, что не это. Главное, что Тьма резко отвернулась от щели, в которую нырнула мелкая тварюшка, а потом и вовсе отскочила, разом теряя интерес и к щели, и к твари.
Заклекотал Призрак.
— Готовимся, — сказал я, садясь на кровати. И придремавший было Метелька — а тут и вправду можно было только есть, спать и читать учебник латинской грамматики, принесённый заботливою моей сестрицей.
Ладно, был ещё французского языка.
И геральдики.
Но это ж мелочи.
— Чего? — Метелька книгу с живота снял и под кровать положил аккуратно.
— Того. Что-то сейчас начнётся.
Людей в госпитале сегодня было особенно много. То ли праздник какой, то ли выходной, то ли ещё что. Но вот с самого утра шли и шли.
— Надо предупредить? — Метелька подошёл к окну.
Из него виднелся огрызок то ли парка, то ли сада, с уже зазеленевшей травой да чёрными деревьями.
— Не знаю… предупреди…
Я прикрыл глаза и потянулся к теням. Вопрос был лишь один: кто?
— Скажи… скажи, что это связано с тьмой… что-то… кто-то…
Если они использовали Анчеева, то что помешает провернуть этот фокус снова. Но кто?
Тени спешно спустились в холл.
Пост.
И сонный солдатик, разомлевший на солнце, прислонился к стене. Он откровенно дремал, стоя, как умеют это делать некоторые люди.
Сестра милосердия что-то втолковывала крупной старухе. А рядом крутилась девочка, такая вот, словно сошедшая с открытки, в коротеньком пышном платьице, в бантиках и кружевах.
У второй стены, в тени огромной пальмы, что росла в кадке, пряталась парочка. Кажется, то ли целовались, то ли только собирались. Точнее парень собирался, а вот девица крутилась, то и дело тянула шею, поглядывая, словно выискивая кого-то.
Кто из них?
Казак подкручивал усы и строил глазки пухлой даме, которая хихикала и делала вид, что в целом совершенно не интересует её ни казак, ни его усы…
Кто?
Дети.
Троица выскочила из узкого коридора и с гиканьем, воплями понеслась дальше, едва не сбив седовласую монахиню. Та лишь покачала головой и продолжила свой путь. Она толкала коляску, в которой, скособочившийся и сухой, дремал старик.