— Кровь, — я не мог отвести взгляда от щита, который теперь набряк и пульсировал, что гнойник. — Чем больше крови…
Потому что убитые в перестрелке, они ведь тоже по сути своей жертвы. А чем больше жертв, тем оно…
Голос мой стёрло взрывом. Зазвенели стёкла. Кажется, что-то посыпалось. Крик людей. Вой какой-то. А щит треснул. И Тьма с Призраком встали между нами и тварями.
— Уходите, — бросил я Карпу Евстратовичу. — Выводите людей.
А он ещё сомневается.
Благородный, чтоб…
— Если оно сожрёт дарника…
От Анчеева хотя бы тело осталось. А вот от этой девицы — ошмётки плоти, которые шевелились и растекались тягучим озерцом. Под ним шипели каменные плиты, а в самом центре разворачивалось чёрное окошко полыньи. И из него, клекоча от восторга, вырывались твари.
Мелкие.
Пока мелкие.
И Призрак, подпрыгнув, перекусил одну пополам. Тьма просто рассыпалась облаком, всасывая всё, до чего могла дотянуться.
— Быстрее! — я рявкнул. — Я не смогу держать тварей долго! А тут дети! И раненые! Если не увести…
Всегда приятно иметь дело с благородным человеком. Позволить, чтобы твари сожрали детей и раненых, Карп Евстратович не мог.
Так, а мне что делать?
Держать?
Или попытаться закрыть?
Знать бы ещё, как это делается. Поток тварей вдруг иссяк, а на поверхности лужи появились пузырьки. Сперва мелкие, но каждый новый становился крупнее, будто там, под лужей, развели огонь и она начала закипать.
И повеяло таким вот, характерным.
Ветерок с той стороны.
И в следующее мгновенье бурление стихло, образовав гладкое, поблескивающее слюдой, зеркало. Знакомое такое. Вот и полынья.
А вот и тварь, которая из неё выглядывала. Осторожно так, недоверчиво.
Высунуло кончик щупальца и замерла.
Я хмыкнул и, сформировав из тени клинок, по этому кончику и рубанул к огромной радости Призрака. Тот мигом рванул к щупальцу и, перехватив обрубок, оттащил в сторону.
Лужа булькнула.
И выплюнула пяток щупалец, причём некоторые длинные, тонкие и покрыты будто мехом. Нет, не мехом. Камень, которого они коснулись, зашипел и оплавился.
Ага, мех, получается, кислотный.
Но теневой меч и тут не подвёл. А я подумал и, слепив из тьмы заряд побольше, швырнул в полынью.
Бахнуло.
То есть, видно оно не было, но я почувствовал, что бахнуло. И тварь… да, ей это не понравилось. Визг её хлестанул по ушам и стёклам. И я оглох.
Мир в тишине довольно странен, если так-то.
Вот беззвучно осыпаются стеклянным крошевом окна. Одно.
И второе.
Подпрыгивает, расправляя крылья, Призрак. Я знаю, что он клекочет, но не слышу. И не слышу, как трещит потолок, потому что очередной взрыв, где-то там, в стороне, воспринимаю скорее всем телом, чем ушами. Вибрация от него идёт по стенам и полу, и лужу тоже будоражит.
А в неё, откуда-то снизу, пытается пролезть тварь.
Полынья слишком узкая.
Крови не хватило?
Смерти?
Жертв?
Главное, что дыра получилась маленькой. Вон в неё сунулась было узкая пасть, длинная такая, что ножницы, утыканная шипами.
И застряла.
Рванула вниз, разваливая то ли пол, то ли барьер между мирами. Хруст уже пробился сквозь полог тишины. И я затряс головой — всё-таки немой мир — это не моё, а потом, когда морда вновь рванула, полоснул её наотмашь, сшибая шипы.
Звуки не вернулись. Вместо этого на голову посыпалась каменная крошка. А ближайшую стену, намекая, что надо бы убираться отсюда, вспороли трещины
И Тьма крутанулась.
— Я, — её шёпот в голове причинял боль. Похоже, тот звук не только уши повредил. — Я убить. Я мочь.
— К-как? — я напряжённо пялился на дыру. — Что это за…
— Жить. Внизу. Большой зверь. Медленный. Глупый. Есть.
Вот что меня радовало, так это аппетит теней. А если кушают, значит, растут.
— Он там. Ты тут. Я туда точно не полезу.
Может, зверь и не отличается умом, но размеры её намекают, что силы следует оценивать здраво.
— Нет. Я тут. Он тут… голову. Надо. Голову совать. Глупый. Ты — не мешать. Он ломать. Лезть.
То есть, мне просто в сторонку отойти?
— Да! — Тьма обрадовалась.
— А если он проберётся?
— Нет. Глупый зверь… есть. Много сил. Большой. Я. Он.