— Само, — отвечает она. — Я тут. И там.
И подкидывает новую картинку, в которой тварь тихо обрастает чёрной нефтяной жижей, а уже от неё к Тьме протягиваются тончайшие нити.
Вот, значит, как это происходит? А потом…
Кокон трескается, и внутри остаётся иссохшая до пергаментного состояния тварь.
— Ты и людей так же? Там, дома?
— Да.
Нет ни сожаления, ни страха. А ещё нет для неё особой разницы между тварями и людьми. Если так-то, наверное, где-то она и права. Разницы нет.
Твари тоже люди.
И наоборот. Люди тоже твари.
— Людей трогать нельзя. Без разрешения. Ясно?
— Да.
И вновь же спокойно. Она умная. Она поняла. И людей трогать не будет. Без разрешения.
Пахнет порохом и лилиями. И значит, не обошлось без жертв.
А вот и первый мертвец. Незнакомый мне парень в черной кожанке лежал на спине, подогнув одну ногу и вытянув другую. Я почему-то зацепился взглядом за сапоги.
Хорошие же сапоги.
Качественные. Вон, без заломов, стало быть, недавно куплены. Жалко, если пропадут. Когда мысль оформилась, захотелось дать себе оплеуху.
Не хватало ещё до такого опускаться. Нет. Это всё от звона. Звука.
Над мертвецом застыла тень. Эта была крупнее тех, внизу. Она раскрыла пасть и зашипела, предупреждая. Но я не внял. Сила потянулась навстречу, и хлыст выплелся легко, сам, можно сказать, в руку лёг. Взмах, и змея его взлетела, норовя добраться до твари. Да только и та ждать не стала. Отскочила и, перекинувшись на стену, ловко поползла вверх.
Так, на потолок тоже поглядывать надо, а то ж мало ли, кто оттуда свалиться способен.
Ещё покойник. Этот уже казак. Кровью пахнет сильно и терпко. А стены на втором этаже все в щербинах. Стало быть, рвануло и тут. Сколько ж всего они притащили?
Нет, я, конечно, знал, что Алексея Михайловича ненавидят, но чтобы настолько…
Над казаком склонились сразу трое. Издали они казались сплошным серым туманом, который шевелился. Этих я сходу ударил, и теневой хлыст просто всосал ошмётки тварей.
— Тьма, вперёд…
Гильзы поблескивают. Стало быть, отстреливались. А мир опять меняется. Если там, внизу, окошко открылось узенькое, то здесь ощущение, что стену вынесли.
Ещё мертвецы.
Твою ж… поинтриговали с террористами. Бомбы детям не игрушка. И вообще… я переступаю осторожно, а Тьма скользит рядом. Сверху раздаётся свист, и я задираю голову. Даже не удивляюсь, обнаружив висящего вниз головой Призрака.
Страхует.
Дверь лежит поперек коридора.
А ведь Метелька где-то рядом… только мир не стабилен. Я вижу, что эта дверь как бы не одна, точнее, одна, но… расслаивается?
Или это тень двери?
Или просто в глазах моих двоится, что тоже вполне себе вероятно.
Шаг…
Человек сидит у стены и дышит. Улыбается. Такой счастливый.
— Ты кто? — спрашивает он.
От него пахнет лилиями, а ещё над ним собрались тени. Правда, мелкие и не решающиеся спуститься. Наше появление их обеспокоило, ишь, засуетились, заверещали.
— А ты кто?
— Я? Яшка…
— Что ты тут делаешь, а, Яшка? — я подхожу осторожно. У этого героя под рукой револьвер, и что-то подсказывает, что не для антуражу.
— Я? — взгляд его затуманенный проясняется. — П-подыхаю, п-похоже.
— Похоже, — тут я спорить не стал. — Вытащить? Тут же врачи быть должны. Спасут.
— Не, — Яшка облизал губы. — Толку-то… всё одно на каторгу. Да и не спасут.
Он приподнял руку.
Кровь тут снова яркая, отчего и кажется ненастоящею, будто на Яшку ведро краски вывернули.
— Добей? — предложил он.
— Обойдёшься. Стрелять будешь?
— Не… там пусто… — он попытался оттолкнуть револьвер, но силёнок не хватило. И от малого этого усилия Яшка покачнулся и начал заваливаться на бок.
— Чтоб…
Стоило бы уйти. Сам виноват. А я не исповедник, чтоб в последний путь провожать. Но почему-то не ухожу, а бросаюсь на помощь.
— Пить есть? — Яшка сипит. И странно, что он до сих пор дышит.
А ещё странно, что кровь его не приманила тварей. Нет, они вон есть, держатся неподалёку, стервятники, однако не приближаются.
Мелкие. Трусоватые.
— Нет.
— Жаль… воды хочу… а никак…