Деньги матушке носил. И так-то в целом.
— Угощайся, — разрешил я великодушно. — И чего припёрлись?
— Ну… так-то… помощи принесли. Сахару полфунта. И два — муки. Одёжки разной.
— Ношеной, небось.
— И чего? — Филимон с разрешения пирог не торопился ухватить, но разглядывал, выбирая, который побольше. — Всё одно ладно. Мамка перешьёт. Вон, там и рубахи нижние, Зинке самое оно, и малым. А ещё ткани принесли, доброй, шинельной. Батька хотел продать.
Батька у Филимона страдал стандартной рабочей болезнью — алкоголизмом.
— Но мамка не дала.
— Побил?
— Не, я ему двинул разок, — Филимон пожал плечами. — Ещё эта, которая девка, в школу зазывала. Мол, грамоте учить и всё такое.
— Так сходил бы.
— Когда? И так мало, что сдохнуть. Ещё вон и приработки поставят теперь.
— Думаешь?
— А то. Этот, новый, — Филимон наклонился. — Слыхал, как он Митрича ругал матерно, что, мол, мало работаем. Стало быть, норму подымут. А когда её делать-то? И как?
Это верно. Машины на фабрике далеко не новые. Митрич, да и Прокофьев, это понимают, а потому и не дают разгонять на полную.
— И толку-то, — Филимон-таки решился и вытянул пирог, но есть не стал, спрятал под полу. — Что мне с тое грамотности. Но малых свёл. Никитка наш тоже на фабрику просился. Я и подумывал к Митричу подойти, чтоб местечко нашёл, но теперь не пущу. Хотя вот поглядишь, малых станут зазывать.
Тоже обычная тактика[1]. Детям платят меньше, чем взрослым. А требуют почти столько же.
Выгода сплошная.
А что дети сгорают на этих фабриках втрое быстрее взрослых, так кому до этого дела.
— Пущай лучше в школу эту идёт…
— Ты потому их сюда приволок?
— Не, — Филька мотнул головой. — Спрашивали.
— Обо мне?
Вот тут я насторожился.
— Та не. Про то, чего там на фабрике деется. Кто там да как. Какие люди работают. Чего делают. Ну и так-то, обо всём. А ныне попросились поглядеть. А мне чего? Пущай глядят. За погляд, чай, денег не берут.
То есть, случайность?
Хотя… эта корчма к фабрике ближе прочих. И наши-то все, у кого в карманах не пусто, сюда заглядывают. А что, пиво, пусть и разбавляют, но ещё по-божески, и кормят сытно, без откровенной тухлятины. Опять же, хозяин крепкий, и сыновья его под стать. Если кто начинает буянить, то сами унимают, не доводя до драки. Стало быть, в корчме тихо.
Прилично даже.
Хорошее место.
— Только ты резко им однако же ж, — произнёс Филимон с укором.
— Ничего. Переживут.
В этом я не сомневался.
Из корчмы мы вышли уже ночью. Снова приморозило и под сапогами весело похрустывал грязный лёд. Воздух стал будто почище, но уходить отсюда надо, пока не подхватили какой погани.
— Сав, а Сав… — Метелька шёл, сунувши руки в карманы.
Опять рукавицы потерял?
Или забыл дома?
— Чего?
— Это ж были… ну, они, да?
— Радеющие за народное благо, — я криво усмехнулся. — Пройдёмся?
— А домой?
— Успеется.
Дома тоже не поговоришь. Старуха пусть и притворяется слепою да глухою, но видит и слышит получше многих. А уж как и куда услышанное повернёт и кому донесёт — тут и гадать не надо.
— Ну да, — Метелька подавил зевок. — Вот, блин… слушай, а чего ты с ними… ну так? Если они нам нужны и их искали, то чего теперь кобениться?
Где-то совсем рядом раздавались пьяные голоса. И мы с Метелькой свернули в переулок.
Если там, в центре, столица строилась по плану, была чиста и величава, то рабочие окраины — дело другое. Тут улицы возникали будто сами собой, с трудом пробивая себе дорогу меж домов и домишек, порой построенных из всего, что под руку попадалось. Летом их пополняли шалаши и палатки рабочих, которые полагали, что, коль тепло, то можно и на улице пожить.
Экономней.
Хаоса добавляли приземистые и широкие строения бараков. Вон там слева — суконной мануфактуры Твердятникова, про которую отзывались весьма даже неплохо, что будто бы управляющий не только общежитие давал, но и кухарок нанимал для готовки, и что кормили не совсем пустыми щами.[2]
И платили там прилично.
И лавки не держали.
В общем, хорошее место. А потому желающих попасть туда имелось прилично. А вот от мыловаренного заводика Пелянского, где готовили грошовое мыло, откровенно несло химией и дерьмом. Тут даже ретирадники не ставили, а потому рабочие ходили, кто куда.