— Так… три рубля обещали. Если придёшь.
Деловой подход.
Я призадумался.
— Сав… ну чего тебе стоит? Там недолго…
— А тебе чего обещали?
— Полтора, — Филимон не стал отнекиваться. — И Никитку к Вальцевым устроить. На автомобильный.
Это серьёзная заявка. Там, говорят, платят строго по регистру, и выходит втрое против обычного. Штрафов нет. На праздники харчи выдают, по особому уложению. Да и если встать к нормальному мастеру в помощники, то и самому в мастера выбиться реально.
Карьера.
— Сходишь, а? — Филимон аж приседает, норовя в глаза заглянуть. — Ну хочешь, я тебе и так деньги…
— Оставь себе, — от щедрого предложения я отмахиваюсь. — Схожу. Только… Филька, чего они обо мне выспрашивали?
А что выспрашивали, это точно.
И по глазам вижу — угадал.
— Потом, — говорю. — Найдёшь нас, как обед станет. Там и перекинемся словом.
— Савка, — Митрич трезв и зол. — Так, вы двое… ты туда, а ты давай на третий.
— Один не справлюсь, — я встаю, скрестивши руки на груди. — Побойся Бога, Митрич. Мешки неподъемные.
— Помощника дадим, только… — он кривится и видно, что происходящее ему самому не по нутру. — Вы двое в станках уже разбираетесь. А эти вот…
Ко мне подталкивают чумазого пацанёнка, который едва-едва до плеча достаёт. И не потому, что я так уж сильно вырос. Скорее уж мальчишка этот, как и вся местная детвора мелок с недокорму. А ещё он чумаз и костляв.
— Митрич…
— Савка, — он качает головой и даже не матерится. — Ну некого больше! Анчееву расчёт дали.
— Новый?
— Прокофьев. Пока с места не убрали. С выплатою за это… досрочное.
И сплёвывает под ноги. Понятно. Прокофьев не злой. Понимает, что осталось Анчееву недолго, и что новый управляющий не станет закрывать глаза на недоработки. А просто вышвырнет за забор и всё.
Социальные гарантии?
Пенсия по инвалидности? Не смешите.
Вот Прокофьев и воспользовался случаем, чтоб хоть какие-то деньги человеку дать. Надолго их, конечно, не хватит. Но это лучше, чем ничего.
— А с ним ещё семерых, кто тоже не тянет… — Митрич снова сплёвывает и добавляет пару слов покрепче. — А на их место велел ставить из тех, кто потолковей. Будешь теперь в подмастерьях.
Повышение.
— Денег прибавят?
Мат, которым меня обложили, вполне сошёл за ответ.
— А хозяин чего?
— Хозяин? — Митрич вытер ладонью усы, потом за спину убрал, стараясь на руку не глядеть. — А чего хозяин? Повздыхал, покачал головой и убрался. Это прежний-то в каждую дыру лез…
Прозвучало похвалой.
Передать что ли Мишке? Или не надо? Распереживается ведь.
— Этот же другой породы. Будет деньги получать, а остальное… ладно. Бери вон. Васька толковый. И крепкий.
Ага. Кости прям видно, до чего крепко одна за другую держатся, потому что кроме них и кожи в этом пацане ничего и нету.
— И тебе кого подберу… только станок гляди, аккуратней, там кожухи прохудились, порой пар прорывает, так что заслонку на полную не открывай, пускай лучше медленней…
— Идём, — я глянул на пацана.
Вот… сдохнет он к концу первой смены.
Или я, если жалеть стану.
Дерьмо.
А ещё понимание, что та революция, которая была в прошлом моём мире, не на пустом месте случилась. Власть там, капиталы, которые этой власти хотели — это одно. А захлебывающиеся своей кровью мужики, вышвырнутые за забор подыхать где-нибудь там, или такие вот, как этот мой помощник новоявленный, — совсем другое.
Хотя и не скажу, что проникся к революционерам большой любовью.
Может, потому что знаю, что там, в будущем, их идейность обернётся не меньшею кровью?
Ладно.
Это всё потом.
Потом — в нашем закутке, откуда пацана пришлось шугануть, впрочем, он только и рад был убраться. А мы вот садимся. Метелька, чумазый и злой сильнее обычного, и Филимон, который даже не пытался стянуть сало. Но и отказываться от угощения не стал.
— Тоже одного поставили? — Метелька жевал медленно. Промокшая от пота рубашка прилипла к хребту. И на лице обозначились острые скулы.
Чтоб.
Уходить.
Пока не подхватил чахотку. Или чего похуже, потому что пылища эта вокруг, пропитанная силой другого мира, тоже ни хрена не полезная.
— Не, — Филька мотнул головой. — С Кабышем. Он здоровый. Так что… ты это, с ним пойдёшь?