А из раскрытого рта, с выдохом, ко мне устремился рой пчёл.
Не долетел.
Тьма оказалась между нами и, растянувшись тонкою плёнкой, просто вобрала в себя тварей.
— Уходи, — шелест в голове. — Сильный. Там. Идёт.
То есть, это лишь свита? И щупальца… щупальца продолжали вываливаться из живого разлома. Они почти полностью скрыли тело Анчеева. И теперь он весь казался одной лишь огромною шевелящеюся горой.
Призрак щёлкнул клювом, сбивая очередную тень.
Он теперь был рядом.
Так. Уйти мы можем, но… и даже разумно будет, уйти. Хрена из себя героев строить, только… самолюбие? Что-то иное? Меня прямо дрожь пробирала от этой твари. А от близости разлома самого наизнанку выворачивало. Я не мог его оставить. Просто не мог. А потому…
— Эй, — я разжал руку, позволив багру упасть в шевелящийся ковёр. — Ты меня понимаешь?
— Разум. Нет, — доложилась Тьма, и я уловил её неодобрение.
— Ты большая и сильная… — я наклонился и вытащил нож. Если револьверов и иного огнестрела полиция не одобряла, то вот к ножам относилась равнодушно. Ножи здесь и у детишек были.
Вот и у меня нашёлся.
План складывался идиотский, но какой уж есть.
— Хочешь сладенького? — поинтересовался я и полоснул ножом по ладони.
Щупальца зашевелились.
Нет, они и так-то шевелились, но сейчас особенно бодро. Они прямо заплясали, а потом потянулись ко мне, при этом норовя поймать капли крови, которые упали на пол.
И не только они.
Все-то твари, что успели вырваться, разом развернулись. И я поймал на себе взгляды многих и многих глаз. И как-то вот неуютненько стало.
— Савка, ты чего творишь-то? — шёпотом спросил Метелька, подступая ближе. — Ты совсем больной?
— По ходу, совсем, — я не стал спорить. — Теперь давай, когда полезет, ныряй под станок, а я…
Я отскочил, позволив щупальцу ударить мимо. И Тьма с готовностью впилась в него, отгрызая кусок. А с другой стороны с не меньшим энтузиазмом в тварь вцепился Призрак.
— Иди, иди… цыпа-цыпа…
Я забрался на приступку.
— Палку!
Метелька сунул в руку багор.
— И готов будь…
Я взялся за край.
Приступочка изнутри узкая. И прогибается. И кажется, приварена весьма условно. Если я бухнусь… пар в системе был, и валы раскочегарило. Они вращались, поблескивая отвратительно чистыми плавниками ножей. И как-то даже живо представилось…
Так.
Потом буду представлять.
Я полоснул ножом, расширяя рану, и щедро плеснул кровью на ножи и валы. И теперь… с тенями работать учил Мишка. У самого у него не особо получалось, но теорию он знал. Тьма, откликнувшись на зов, поспешила рассыпаться пылью, укутывая меня собой, таким вот душным зыбким облаком, которое размывало границы.
— Тяни, — сказал я Метельке, цепляясь одной рукой за борт, а другой — за багор. — Давай…
Рывок.
И ступенька, от которой я отталкиваюсь, хрустит и, кажется, подламывается, но тело моё уже переваливается через край, падая неловко, неудачно. Плечо пробивает болью, и полог на мгновенье осыпается, но я собираю его.
Я успеваю нырнуть ниже, туда, под деревянную платформу, которую поставили, потому что машины слишком высоки и громоздки. Он подгнила.
И внизу пыльно.
Воняет.
Метелька, благо, сообразив, прижимается ко мне. И Тьма ложится поверху, а рядом растягивается Призрак. Крылья его расправляются, пусть даже они пока малы, но он делится силой с Тьмою и ворчит.
Он тоже недоволен.
Но куда более недовольна тварь. Она меня потеряла. Такого сладкого, такого близкого. И щупальца шарят там, наверху. Она чует ещё запах моей крови, но, не найдя источника, решает отправиться по следу. Тварь уже в достаточной мере выбралась в наш мир, чтобы обрести подобие плоти.
И вал цепляет её.
Я слышу вой.
И злость.
И ярость, которая заставляет тварь обрушиться на машину. Она пытается вырвать щупальца и суёт новые, которые тоже наматывает на вал. И ножи с лёгкостью перемалывают свежесотворённую плоть. Но тварь большая, её много, и железная боковина станка вибрирует. Я слышу гудение и хрип, который выдаёт, что машина-то довольно старая.
Так… надо ещё.
Думай.