Эта тьма покрывала потемневшую кожу его этаким пушком, вот аккурат, что плесень на хлебе. И главное, что росла она не снаружи, а внутрь.
— Двое. Сопровождение.
— И где?
— Один отошёл через неделю. Второй… ещё через три дня, — говорить об этом Слышневу не хочется.
— Целители?
Интересно. Или им досталось крепко больше, или дело в ином.
— Да. Лучшие. Сперва там. Потом здесь. Пытались. Сил влили много, но стало только хуже. А я вот… не восприимчив. К силе не восприимчив.
И возможно, это его и спасло.
Эксперимент бы провести, да боюсь, что жизни в Алексее Михайловиче осталось не так и много.
— Вы своему приятелю как, верите? — уточняю, потому что вот чуется, в одни руки я с этой дрянью не справлюсь. Да и в целом не факт, что справлюсь.
— Как себе.
Это он, конечно, зря. Но говорить не стану.
— Тогда… — думай, Громов.
Тьма… тьма жрёт тело. Я в теории могу эту тьму вытянуть, но собственный Алексея Михайловича организм довольно сильно подточен этой тьмой. И даже убери её сейчас, не факт, что он справится. Целительскую силу он не воспринимает. Значит, нужно лечить альтернативными методами.
И вот как оно полечится, тут вопрос.
— Он у вас в щитах хорош, так? — я потёр нос, в котором нестерпимо свербело. — Сможет поставить такой, чтоб вот там, снаружи, ну… если наблюдают, чтоб ничего-то не увидели? Не услышали? Да и не только снаружи, а вообще…
Потому как помимо доктора персонала в больнице немалое количество. И готов поспорить, любителей почесать языком средь медсестёр и санитарок хватит. Даже если специально не сольют, то сплетнями поделятся.
— Позови, — велел Алексей Михайлович.
Позвал.
И Карпа Евстратовича — это ж надо было дитя рыбою обозвать?[1] — глянувшего на меня с недоверием, и Михаила Ивановича.
Дёрнулся было и Метелька, но я махнул рукой, велев:
— Спи давай, а то доктор заругает…
С процедур его привезли такого, полусонного, закутанного в несколько одеял. Он и заснул сразу почти. И спал. Вот пускай и дальше спит, вылёживается.
— А ты?
— А я тут, рядышком. Вот буквально за спиной. Потом перескажу, чего интересного, — я присаживаюсь на кровать. — Честно! Попытаюсь тьму там вытянуть, ну и так-то… глядишь, и выйдет чего.
— Тогда ладно, — он широко зевает и заходится в приступе кашля, который всё никак не проходит, а заканчивается тем, что Метелька сплёвывает в судно тёмный комок.
Дерьмо.
Вот… я должен был бы подумать. Должен. А не подумал. И почему? Не потому ли, что там, в прошлом, я вовсе не привычный был о ком-то думать.
Нет, если разборка там или ещё что, то своих прикрою. Да и там «свои» могли о себе позаботиться. А чтоб в обычной жизни и о тех, кто не может, кто… почему-то мерзко внутри, в душе или где-то рядом. Непривычное чувство.
Гадостное.
— И что он намерен делать? — на Карпе Евстратовиче тоже халат, не белый больничный, но домашний, стёганый, с китайскими драконами. Халат перехвачен широким поясом, что в сочетании с шелковою пижамой и сеткой для волос, глядится забавно. — Вы поймите, Алексей Михайлович, я готов участвовать, если вы уверены, но…
— Уверен, — Алексей Михайлович попытался сесть.
— Лежите уже… и это… если чего почуете, то не дёргайтесь. Это мои… моя, — вовремя спохватился я. — Тень соберет тьму, попробует вытянуть, а там, дальше, испытаем ещё одно средство. Но тут я, конечно, не гарантирую…
Может, не стоит и начинать?
А ну как загнётся любезный Алексей Михайлович прямо в процессе? Как тогда объясняться стану? И поверят ли, что я не нарочно дорогого и любимого угробил?
И целителя бы всё-таки…
— Целителя бы ещё, — озвучиваю мысль. — Чтоб… ну… если вдруг…
— Смысла нет, — от целителя Алексей Михайлович отказался. — Я их энергию и прежде не воспринимал. Так… Карп, если всё-таки не поможет…
— Алёшка!
А эти двое знакомы друг с другом куда ближе, чем мне думалось. Ишь, на имена перешли, а это вполне себе знак.
— Не ворчи. За мальчишкой приглянь. И помоги, чем сможешь. Тут, чую, дело общее, и… в общем, начинайте…
— Исповедаться не хочешь? — Михаил Иванович присел на табуреточку.
— Так уже… вон, даже соборовали на днях. А если чего с той поры и успел нагрешить, так на том свете сразу и покаюсь.
Вот тебе и настрой.
А как же позитив? Вера в мои целительские способности? Ну или в чудо, потому что со способностями у меня так себе.