Метелькин рассказ пестрел многочисленными подробностями, которые он, кажется, на ходу выдумывал, ибо не извергала тварь пламени туманного. И не грозилась голосами человеческими душу из нас вынуть. Но слушали его внимательно.
— А потом уж машина и рванула. Мы едва до дверей доскакали. Там уж мужики высадили. И пока очухивались, то всё взяли в оцепление. Жандармы приехали… этот… как его… Карп…
— Отвратительный человек! — воскликнула Светлана.
— Чего? Нормальный. Вежливый даже. Тоже выспрашивал, чего да как…
— И вы… сказали? — а вот Симеон напрягся конкретно.
Сдаётся, про эти штучки, которые у Анчеева были, наш химик-недоучка знает побольше Светланки.
— Так… чего было, то и сказали. Про собрание не говорили…
— Почему же?
— А на кой оно нам? — Метелька подтянул полы халата. — Скажешь, так ещё в пособники запишут.
— Это правильно. Охранка лютует. Сейчас, говорят, любого по малейшему подозрению готовы в поднадзорные записать! — закивала Светлана.
Ну да, лютует.
Охранка.
Это они про коммунистический террор не знают. И если повезёт, то и не узнают.
— Дальше что было? — а вот Симеон от окошка отступил, к Метельке. И слушает жадно. А ещё взгляда с Метельки не сводит. И взгляд характерный, с прищуром. А у самого на физии — недоверие.
— Так… синодник приехал. Ему-то двери и открыли. Он молиться начал. И воссиял.
— Как? — Светланка тоже вот слушала и с неприкрытым восторгом.
— Обыкновенно. Видали когда-нибудь фонарь электрический? — Метелька не удержался.
— Видал, — подтвердил Симеон.
— Вот так и воссиял. Только не фонарь, а человек. Твари завизжали, да все и сгорели. Вот что значит, вера в Господа…
— Вера тут ни при чём! — это уж Симеон произнёс резко и даже зло.
— Не скажи…
— Скажу! Религия — это ещё один дурман! Она туманит разум народа, она обещает вечное счастье, но когда-нибудь потом, в грядущей жизни… — он и сам не заметил, как повысил голос. — Тогда как нынешние страдания объявляет едва ли не благом! Она проповедует терпение и смирение…
— А ещё тварей жарит, — перебил Метелька. — Серьёзно.
— Здесь дело не в религии, — Симеон расправил плечи, став будто больше. — А имеет место обычное взаимодействие энергий. Вы ведь не считаете божественной силой электричество! Или вот… не считаете, что паровозы приводятся в движение силой молитвы? Вы знаете, что внутри имеется двигатель и он работает по понятным законам!
— Потише, а? — я откинулся на подушки и глаза прикрыл.
— Может, целителя позвать… — Светлана поднялась было.
— Не надо. Просто… потише.
— И твари запредельные — это не порождения тьмы или света, это всего-навсего живые существа, возникшие в иных мирах. В мирах, условия в которых весьма отличаются от наших, и потому сами эти существа, вынужденные приспосабливаться, также отличаются от привычных нам животных. Но они не чудовища! Не большие, чем, скажем, лев или тигр, или даже кракен.
Симеон заложил руки за спину.
И грудь свою тощую выпятил.
— Невежество наделяет их ореолом божественной силы, светлой там или тёмной, тем самым закрывая путь к познанию! И возможно, во времена былые в этом имелся смысл. Человеческий разум слаб и тревожен. Он боится всего, чего не способен понять, и тогда вера стала единственным спасением…
Угу.
И ага. Два раза.
— Но сейчас настало время отринуть заблуждения…
— На кой? — прерываю я, потому что лежать, вдохновляясь чужими речами откровенно скучно.
— Что значит «на кой»? А на кой нам была Сибирь? Или Урал? Степи? Это… это новое пространство! Новые богатства, пусть пока столь же непонятные, как некогда нефть. Были времена, когда её просто поджигали, чтобы очистить поля. Вот…
Симеон резко повернулся от окна. надо же, а мальчик крепко вдохновился этим бредом. Вон, весь пылает, то ли от гнева за моё невежество, то ли от желания доказать мне, что я не прав. Второе вернее, тем паче, что на него, вдохновлённого, Светланка смотрит прямо с обожанием.
И Симеон под её взглядом расправляет крылья. В смысле, рисуется, павлин ощипанный.
— Так и теперь! Мы должны использовать открывающиеся нам возможности! И сейчас я говорю не об этих жалких потугах с фортами и разработкой, когда мы, уподобившись жалким ворам, проникаем в чужой дом через заднюю дверь, чтобы утащить всё, до чего рука дотянется, хоть бы и была эта лишь куча тряпья и драные сапоги…