— То есть, Тимофей…
Жил.
Оживал после приезда целителя. Держался. А потом, когда допинг целительской силы рассеивался, наступал откат и новый приступ.
— Я не знаю, какой именно артефакт вы использовали, — Николай Степанович поглядел на брата, который потянулся к его карману. Более того, Тимохе даже позволили в этот карман забраться.
— Тимофей! — Татьяна покраснела. — Извините…
— Нет нужды. Увы, дружок, другие конфеты я уже съел. Но обещаю, в следующий раз возьму больше. Я был бы весьма благодарен, если бы вы отыскали возможность взглянуть на артефакт…
— К сожалению, не получится, — ответила Татьяна, перехватив руку Тимофея. — Не потому, что мы не хотим…
Просто Светозарный вряд ли согласиться явить себя Николаю Степановичу для изучения.
— Это был стихийный выброс силы, — я прихожу на помощь сестре. — Из источника. Он и привёл к пожару, и разрушил поместье. И в целом… в общем, повторить точно не получится.
Хотя бы потому, что второго такого психа, как Воротынцев, вряд ли найдёшь.
И источник.
Источник, пожалуй, найти будет ещё сложнее, чем психа.
— Что ж, — Николай Степанович вытащил из второго кармана листок бумаги, чтобы сложить из него самолётик. — Это многое объясняет. Стихийная сила, по моему глубочайшему убеждению, изначально нейтральна, а потому может быть преобразована в любую. При толике умений. Или везении в вашем случае. И вправду клин клином… мощный поток вполне был способен разрушить малые очаги той, стабилизированной силы, а уж подстегнув исцеление… да, это вполне логично.
Он ненадолго задумался.
И взгляд стал таким, что мне право слово стало слегка боязно за братца. Но Николай Степанович мотнул головой, явно признавая, что этого пациента ему не позволят вскрыть, и произнёс:
— Вам несказанно повезло.
А Тимке самолётик протянул.
— Но он… видите, какой он? — Татьяна прикусила губу и поглядела на меня. Потом на Мишку. Ей явно хотелось рассказать всё. И наверное, оно бы стоило. Может, если Николай Степанович узнает про Бучу, про… он что-то посоветует.
С другой стороны, он и так узнал больше, чем следовало бы.
И верить ему?
Не верить?
— Вижу. Вижу, что ваш брат вполне способен сам передвигаться. Худо-бедно он научился себя обслуживать, верно?
Татьяна кивнула.
В Тимкиных пальцах самолётик казался крохотным. И глядел на него брат презадумчиво. А потом вдруг губы его растянулись в улыбке, рука поднялась и самолётик отправился в полёт.
— Ур-х! — Птаха рванула следом, чтобы когтями толкнуть бумажную игрушку. И самолётик, клюнув носом, устремился к полу. — Ур-ха!
Птаха, сделав круг, явно довольная собой, вернулась к Татьяне, чтобы устроиться на плече. Я же покосился на целителя. Вот только странная траектория самолёта его ничуть не заинтересовала. Николай Степанович смотрел на Тимоху и исключительно на него.
— Координация отличная. Навыки восстанавливаются. И это хорошо. Это значит, что как минимум, сохранилась способность к обучению.
Тимоха, проследив то ли за самолётиком, то ли за Птахой, наклонился, а потом и вовсе сполз на пол, чтобы лапищей своей ухватить Призрака за загривок.
— Тя! — сказал он, подтягивая его к себе. Призрак свистнул и замер. А братец, затащив тень на колени, принялся наглаживать.
— Что он… погодите… так… — Николай Степанович чуть прищурился. Потом выдохнул и произнёс: — Охотник… стало быть, охотник, причём такой, который имеет тень…
Нет, всё-таки разведчики из нас хреновые.
— Знаете, это… как бы… — я призадумался, не стоит ли позвать сюда кого посерьёзней, того же Карпа Евстратовича, чтоб он со своим целителем сам договорился и объяснил, почудилось тому.
Ну или ошибся.
— Тайна, — Николай Степанович вздохнул. — Знали бы вы, сколь я устал от этих тайн…
Кто бы говорил.
Я, может, тоже хочу быть добрым и открытым к миру. А приходится вот, как есть.
— Но травму первичную он получил не в этом мире, так? — похоже, интересовали Николая Степановича весьма конкретные вещи.