Или у него собственный план имеется?
— Доброй ночи, — говорю, заглядывая в палату. — Извините, что поздно. Надо было разбудить…
Я готов отступить, если они спят, но нет. Не спят. Чаи распивают.
Тут вам и столик на гнутых ножках. И самовар, пусть небольшой, но всамделишний. Стоит, сияет серебряным боком. Чашки с узкими донцами.
Тарелочки узорчатые.
— Проснулся, — Михаил Иванович поднялся. — Отлично. Проходи. Чай будешь?
Карп Евстратович только хмыкнул. Ныне он был в шелковом халате с драконами, наброшенном поверх полосатого домашнего костюма. Волосы снова под сеткой. Усы напомажены, загнуты кончиками вовнутрь. Прям не человек, а картинка для модного журнала.
Но мне кивнул.
И рученькой указал:
— Присаживайтесь, молодой человек. И да, чай ныне отменный.
— Тогда не откажусь.
Я бы и пожрал чего, но в такой компании признаваться неудобственно. А вот баранку возьму. Маковая, свежая. Прелесть, до чего хороша. Стульчик мне поставили. И чашечку выделили, тоже драконами расписанную. Никак из личного Карпа Евстратовича сервиза. Смотрю, тянет его на азиатщину.
Или это мода?
— Был рад повстречать вашу сестрицу сегодня, — чашечку Карп Евстратович держал аккуратно и мизинчик не оттопыривал.
И он?
— Конечно, жаль, что так вышло с братом, — Михаил Иванович налил заварки и воды горячей добавил. И чашку придвинул, а там ещё одну, с колотым сахаром.
— Знакомы?
— Нет. Не имел чести быть представленным…
— Он хороший.
Зачем я это говорю? Главное, слушает не только Михаил Иванович, но и этот… Карп. А у него взгляд внимательный-внимательный, и прям видится в этом взгляде желание побеседовать со мною.
Лучше всего наедине.
И в таком тихом закрытом месте, где нас не побеспокоят.
— Как Алексей Михайлович? — спрашиваю осторожно. — В себя приходил?
— Дважды, — это уже Карп Евстратович голос подал. И щипчиками подхватил кусочек сахару, который преаккуратнейшим образом утопил в кружке. — В первый раз утром. И вот во время молебна…
— И… как он?
— Физически состояние его значительно улучшилось. Даже говорить изволил. Вполне внятно. Имя помнит, да и не только имя. Ругается опять же с полным осознанием…
Интересно, это как-то влияет на святость? Может, градус понижает там? Или вовсе препятствует прорезанию крыл?
— Требовал докладов, порывался даже немедля к работе приступить, но уснул. Николя утверждает, что это аккурат нормально. Реакция организма. Тот был весьма ослаблен и восстанавливается. Точнее продолжает восстановление, а процесс сие весьма затратный. Потому в ближайшие несколько дней надобен покой и сон.
Хорошо. Рад слышать.
— Пару дней, конечно, вряд ли. Не выдержит, но до утра проспит точно. И уж беспокоить не станем. А так угрозы для жизни нет. К слову, Николя весьма желает познакомиться с этим чудесным артефактом.
— Не с чем знакомиться, — ворчу я.
Или они и вправду думают, что у меня запасы этой самой крови? Стоят под кроватью вёдра.
— Последнее отдал, — добавляю, чтоб совсем уж понятно.
— И это я не забуду, — сказал Карп Евстратович очень серьёзно. — Вам нечего опасаться. Более того, я готов оказать всякую помощь вам или вашим родным… возможно, имеются какие-то просьбы?
— Имеются, — стесняться я не привык, да и просьбы действительно были. — Во-первых, документы. Там вроде бланки оригинальные, но… чтоб специалист глянул. Мало ли.
— Заявлять свои права вы не хотите? — Карп Евстратович удивлённым не выглядел. Скорее просто уточнял.
— Покойником быть безопаснее.
— Пожалуй… в вашем случае… хотя… — он поглядел на Михаила Ивановича. — Вы несовершеннолетний, ваш брат… также не может быть главой рода. По состоянию здоровья. А ваша сестра — женщина.
— Я заметил.
— Я в том смысле, что женщина тоже не может быть главой рода. И если выяснится, что Громовы не прекратили своего существования…
— Опека, — перебил его Михаил Иванович. — Высочайшая.
— Именно.
— Спасибо, обойдусь.
— Подумайте, молодой человек, — Карп Евстратович размешивал чаёк, аккуратно так, что ни разу о стенку эта ложечка не ударила. — Слово Романовых ещё имеет вес. А рука их — власть. И под этой рукой будет куда безопаснее…