Это тоже наша работа.
— Сколько осталось?
— Ведра два, — он заглянул в бочку. — Не хватит. Придётся водовозов кликать. Митрич опять ругаться станет. Может, того… погодить?
Машина явно требовала ремонта или хотя бы регулировки, потому как положенной на смену бочки воды нам давно уже не хватало. Но и оставлять так, как есть, это нарываться. В лучшем случае — встанет, а нас обвинят в поломке, навесивши штрафы. В худшем вовсе рванёт. И тут до штрафов можно не дожить.
Нет, и это меня называли капиталистом?
Да я по сравнению со здешними дельцами был заботлив, аки отец родной.
— Иди, — я поднял очередной мешок. Плечи уже ныли, мышцы опять к вечеру задеревенеют. — Сегодня, глядишь, и не будет.
Нет, надо что-то делать.
Это в теории выглядело просто. Устроиться на завод. Отыскать революционеров. Выйти через них на других, которые с артефактами завязаны, а там уже по ситуации. Вот только оказалось, что тут, на заводе, революционеры, если и есть, то о себе заявить не спешат. На лбу-то у них партийная принадлежность не проставлена. А разговоры… ну, начальство везде ругают. И правительство. И на жизнь жалуются. Стоило ж самим про революцию заикнуться, так мигом с нами вовсе говорить перестали.
На всякий случай.
После того взрыва в Зимнем Третье отделение крепко взялось изводить не то, что революцию, но и всякое инакомыслие. Вот и изводили.
По сей день.
К Митричу Метелька сходил.
И воды доставили. И в целом остаток смены прошёл обыкновенно. Разве что с каждым выброшенным в зев машины мешком крепло желание сбежать.
Знать бы куда.
Из проходной мы вывалились и хотелось бы сказать, что глотнули свежего воздуха, так ведь ни хрена подобного. Воздух за день настоялся, напитался, подкормился фабричными дымами. И потому ночь здешняя уже отливала желтизною, впрочем, как и остатки снега.
— Сав, а Сав, — Метелька сунул руки в карманы. — Как-то оно всё… не так. Может, пошли пожрём куда?
— Пошли, — согласился я.
Проблема ведь даже не в сменах этих. И не в том, что на нас, молодых и рьяных, идеально подходящих под портрет потенциального революционера, эти самые революционеры выходить не торопились. Проблема в том, что с этой отупляющей работой ни на что другое сил не остаётся.
Завод.
Отдых.
Война с бабкой, которая всё норовит сэкономить. И снова завод. А в единственный выходной хочется сдохнуть. Но вместо этого приходится причёсываться и идти в церковь, ибо за моральным обликом трудящихся если не следят, то всяко приглядывают. Митрич вон на входе стоит, почти как на проходной. И раз-другой глаза на неявку закроет, а на третий штраф влепит.[2]
Или паче того объявит безбожником.
Почти клеймо.
Потом же собираться и в гости, ибо если не явишься, Танька в волнение придёт. С неё станется самолично заявиться, проверять, что ж этакого приключилось.
В общем, как-то оно всё не по плану.
И не хотелось не то, что мести, ничего не хотелось, просто упасть и выспаться, наконец.
В корчме было темно и душно. Под низкою крышей дым висел тёмным облаком. Столы стояли тесно и все-то почти заняты были, хотя, вроде, не зарплатный день.
— Савка! — Филимон вскочил и руками замахал. — Ходь сюды! Да двигайтесь, кому говорю… во, с ребятками познакомлю. Хорошие ребятки.
Хорошие.
Только чужие напрочь.
Кажется, зря я на планы грешил, потому что рабоче-пролетарского в Филимоновых знакомцах было мало больше, чем в моей дорогой сестрице.
— Это вот Савелий. Да садись, садись… товарищи, двигайтесь, — про «товарищей» он сказал шёпотом, но с выражением. И на меня зыркнул, мол, понял ли намёк. — В тесноте, как говорится… а это Метелька. На него не глядите, ещё тот пустобрёх…
Товарищей было трое.
Девица скучающего вида, совсем юный парнишка, чьи светлые волосы поднимались над головой этаким одуванчиком и хмурый усатый мужик, которого, кажется, больше интересовало содержимое его кружки, чем то, что происходит вокруг.
Вот только взглядом он нас одарил быстрым и цепким. И парня, вскочившего было, осадил.
— Доброго вечера, — сказал я, втискиваясь меж пареньком и Филимоном. А вот Метельке досталось место подле девицы.
— Доброго! — этакой оказии Метелька очень даже обрадовался. — Теперь уж точно доброго!