И стекло отразило печальную улыбку.
Ничего.
Справимся. Я бы хотел сказать это, да она и сама всё знала.
— Он сказал, что это — не совсем про менталистов. Что это скорее к клятвам относится, которые на дар завязаны или вот на кровь, если дара нет. Что с кровью сложнее, тут надобно умение, ну само собой, чтобы человек своей волей клятву давал, силком если, то не получится. А вот менталист способен силой закладку поставить, но только если его воля будет крепче воли того, кому закладку ставят. Да и разум человека сразу эту закладку начнёт рушить. Так что, думаю, дело не совсем в менталисте.
Татьяна ненадолго задумалась.
Вздохнула.
И произнесла:
— А ещё добавил, что менталисты в силу своего дара хорошо чувствуют людей. Именно поэтому и избегают их. И что салоны и светский раут — последнее место, куда менталист пойдёт по доброй воле.
Прав ли он?
Не знаю.
— Кстати… если так-то… Горынин очень редко появляется при дворе. Думаешь, он…
— Думаю, что не обязательно быть менталистом, чтобы не любить людей.
Я вот к примеру не менталист, но тоже их не особо жалую. А приёмы, помнится, ещё тот цирк в окружении приличий. Ну их…
— Сав… как думаешь, Николя… он…
— Думаю, что интересы у него с Одоецкой общие найдутся. И темы для бесед. Но тут… Тань, честно. Поговори, если ревнуешь.
— Я не…
— Ревнуешь! — я не удержался и показал ей язык. Дурь же. Но будем считать, что тело этой дури требует. Всё-таки надо и ему свободы.
Иногда.
— Так вот, если он переключится на Одоецкую, то и хрен с ним.
— Что?
— Ну сама подумай. На кой тебе муж, который сегодня с тобой, завтра с другой, а после завтра ещё с кем. Несерьёзно это.
Татьяна фыркнула, кажется, не особо согласная.
— Но опять же, интересы — это одно, а личная симпатия… ну… совсем личная, которая уже не дружеская… — чтоб, вот не умею я на такие темы разговаривать. — Это другое. Так что тут или поговорить, или запастись терпением и ждать, когда оно само как-то решится.
— Что-то мне оба варианта как-то… не особо.
— Ну, есть ещё один. Можешь вцепиться в косы Одоецкой и сказать, чтоб не смела заглядываться на твоего Николя.
Татьяна вспыхнула и рот приоткрыла. Она даже с ответом не сразу нашлась.
— Ты… ты что такое… это же… я же не какая-нибудь купчиха!
— Вот! Тогда или говори, или молчи и улыбайся.
— Почему мне тебя стукнуть хочется?
— Это не меня. Это Николя, но ты переносишь свои желания на мою слабую беззащитную особу… — я рухнул на кровать, а потом сел. — Слушай, а давай мы их обоих привлечём? Ну, к этому, умирающему? Два целителя, ты и я. Тогда и дозу увеличить можно, а то с вашей он и ни туда, и ни сюда. В смысле и не помирает, и не здоровеет. Вот и подтолкнём. А ты заодно глянешь, что у них там, профессиональное или личное…
— Савелий!
— Что?
— Ты предлагаешь ставить опыты над человеком, чтобы я могла разобраться в отношениях…
— Ну… — я пожал плечами. — Человеку вряд ли можно сделать хуже. А ты вот успокоишься. Или нет.
[1] Великая ложь нашего времени, К. Победоносцев, сборник 1896 г.
Глава 31
Глава 31
В Ярославле, в приюте для алкоголиков принято было за 3 года (1903–1905) 2967 мужчин и 271 женщина. Из них имели: пьяницу-отца 1544 мужчины и 157 женщин, пьяницу-мать 176 мужчин и 25 женщин, пьяниц обоих родителей 1176 мужчин и 84 женщины. У скольких алкоголиков оба родителя были трезвые?
Сборник задач противоалкогольного содержания [1]
Пациент за прошедшие сутки не изменился. Вообще с моего того, самого первого, визита не изменился. И если верить Николя, то это скорее хорошо, чем наоборот, потому что по всем его прикидкам неизвестному давно пора было отправиться на тот свет.
А он вот лежит.
Дышит.
И даже способен глотать бульон, который в него Татьяна заливает трижды в день.
— Господи, что с ним? — а вот Одоецкая несколько окрепла. Она по-прежнему была худа и бледна, но теперь уже без измождённости, что ли.
— Предположительно мы имеем дело с неизвестным паразитом, который проник в его мозг, — Николя подошёл к пациенту. — Только убедительно прошу не пытаться воздействовать силой. Это существо к ней весьма восприимчиво. Более того, оно ею питается. И развивается.
А ведь тварь никуда не исчезла. Чем бы она ни была, но всё так же сидит в мозгу.
Или… нет, не так.
Коконы будто… поблёкли? Точно.
Я встал у изголовья.
— Я сейчас гляну, — это скорее для Николя, нежели остальных. Татьяна встала у дверей с видом, будто всё происходящее вокруг её совершенно вот не касается. И Николя, кажется, нервничает, то и дело вон косится на сестрицу. Да уж, тяжко ему придётся. Характер у Танечки своеобразный. Но и понять можно. С другим было не выжить.