Но смотрю. Звёзд множество. Больше, чем на небе. И они тянутся друг к другу, сплетаясь в одно облако. А то вспыхивает сплошным светом, стирая чёрные пятна коконов.
Ещё два.
Три.
И четыре… и да! Я понял!
— Эта тварь пытается впитать силу! Поглотить её, но эта сила слишком… сильная, и поэтому они сгорают! Почти все! Давайте ещё!
Блин, никогда не думал, что лечить людей настолько интересно!
— Савелий… — Николя явно сомневался. Нет, понять можно, но я же вижу, как треклятые коконы скукоживаются. А вот человеку эта сила не вредит.
— Давайте! Тань! Дай… так, пусть допьёт, может, и хватит.
Одна капля, а получается, что силы в ней. Или не силы, может, дело не в ней, но в чем-то ином, чего тварь не может выдержать. Но сестрица не спешит. Смотрит на Николя, а тот трёт пальцами подбородок.
— Пульс выравнивается, — Одоецкая не мешает, просто держит лежащего за руку. — Дыхание спокойное, глубокое…
— Каплю. На язык. Одну. Почти все уже того… один… нет, три… два едва теплятся, а вот тот, который был изначально, он покрепче. И держится. Надо выжечь, иначе смысла нет. Тварь силу впитает и восстановится, если не хуже.
— Хорошо, — решение даётся Николя не просто. — Татьяна Васильевна, вам бы отойти. Всё же, когда имеешь дело с сумеречными тварями, то случается всякое.
— Я не боюсь.
— Дело не в страхе. Нисколько не сомневаюсь в вашей храбрости. Но вы сами ещё не оправились. К чему этот риск? — Николя крепко сжал левую руку лежащего. Ну красота, а если привязать, так вообще ладно выйдет.
Хотя некогда.
Мерцание в башке потихоньку начинает утихать. А значит.
— Тань?
— Каплю, — повторяет Николя. — Одну.
— Ему рот раскрыть бы…
— Нет, — в голову пришла занятная мысль. Пока вся эта муть светилась, я кое-что увидел. — Тут надо иначе. В кровь оно теряется, а надо напрямую. Слушайте, а можно ему дыру в черепе сделать? Но так, чтоб он не умер?
Смотрят на меня все трое и так, будто я прирезать пациента предложил.
— Так, чтоб лекарство прямо в мозг попало! — поясняю. — А то пока оно по крови бегает, то зазря тратится. А так…
— Понял, — Николя задумался. — Нет… извините, но это чересчур опасно. Мозг — крайне хрупкая субстанция, и что-то капать прямо… в него… немного чересчур.
— Глаза? — предложила Одоецкая. — Физически это лишено смысла, но если речь идёт об энергии, то её поток вполне можно направить по глазничным нервам.
— А если это вещество выжжет роговицу? Или в целом…
— Николя, лучше быть одноглазым, но живым, чем с двумя целыми, но в гробу, — мыслишка мне понравилась. — Если не получится, то капнем на язык.
А лучше бы в мозги, но да, чую, что дырка в черепе пациента — это несколько чересчур.
— Савелий, вы… уверены? — Николя всё ещё мнёт запястье пациента.
— Вам честно?
— Понял. Ладно. Рискуем… буду надеяться… сейчас. Татьяна Васильевна, подержите его голову, я раздвину веки. Татьяна, вы… капайте.
Операция, блин.
Сестрица, побледнев от свалившейся ответственности, капнула из флакона на глаз. И белый свет полыхнул, а потом я увидел, как по лицу расползается белизна. И лицо это каменеет, делаясь мраморным. Пациент застыл. А сила… сила ухнула внутрь.
В черепушку.
И следом уже не россыпь звёзд, а одна большая яркая вспышка, от которой мои тени пришли в волнение, а Птаха и вовсе высунулась, запищав что-то донельзя возмущённое. Устроившись на Танькином плече, она вытянула шею и попыталась клюнуть пациента в лоб.
— Успокойся, — Танька убрала склянку в карман халата. — Это… странно.
— Что именно? — Николя вглядывался в лицо лежащего пристально. — Ты что-то видишь?
Надо же, на «ты» перешёл. Или они уже давно? А расшаркивания — это так, приличий ради? Хотя…
— Он светится, — сказал я. — Башка. И глаз. Сила и вправду ушла внутрь, и теперь мозги тоже светятся. Если от того они как бы чутка… ну, типа звёздочками такими, но много, то теперь это выглядит, как… большая радиоактивная кулебяка.
— Савелий! — Татьяна нахмурилась, и её Птаха тоже. Хмурящаяся недосова выглядит странно. Но да, морда лица у неё превыразительнейшая.
— Не, ну реально похоже… ладно, не кулебяка, а…
— Мозг. Просто мозг.
Свечение было ровным, стабильным, я бы сказал.
— И глаз, — подтвердил я. — Вон, он тоже белый и светится.
Николя снова взялся за руку.
— Пульс у него слегка учащённый, — поспешила доложиться Одоецкая, которая не подумала отходить.