И не потому, что нападения ожидает, скорее уж в силу давней привычки.
— Да так, со шлюхами познакомилась.
Не буду спрашивать, как и где, потому что Светочка с удивительным постоянством оказывалась в местах, совершенно для юной барышни неподходящих. Да и шлюх в Петербурге имелось приличное количество. Так что удивителен не столько факт знакомства, сколько то, что это знакомство состоялось только сейчас и что оно её впечатлило.
— … и это несправедливо, что женщины становятся отверженными…
Я вздохнул.
— Как съездили? — шёпотом же спросил Еремей. А на спинке стула устроилась Птаха, в круглых глазах которой я тоже увидел вопрос. Подслушивает, стало быть, сестрица.
— Интересно. Очень интересно и… в общем, потом.
Не при Светочке.
Я, конечно, к её завихрениям привык, но вот всё равно, дела семейные — это дела семейные. И ни к чему ей вникать.
— … и мне кажется…
Мишка подавил тягостный вздох. А я вытянулся, насколько это было возможно, ибо изящная мебель здешней столовой не была предназначена для того, чтоб на ней разваливались. На этих гнутых венских стульях предполагалось изящно восседать, с сохранением осанки, величественной позы и в целом вида, квартире соответствующего.
Переехали мы ещё тогда, весной. Мишка подыскал доходный дом из числа приличных, в котором аккурат квартира освободилась. Второй этаж. Апартаменты не барские, но тоже весьма неплохие.[2] Шесть комнат. Окна выходят во внутренний двор, где хозяйка обустроила небольшой парк. Приличная обстановка.
И приличная же публика.
Слишком, как по мне, приличная.
Светочка ещё нос морщила, что, мол, это барство и жить надо проще. Но тут уж Мишка упёрся рогом, мол, проще — не значит, что в нищете.
Отвоевали.
И Светочка, пусть и вздыхала, но обжила комнату. Ещё одна досталась Татьяне. Тимоха с Мишкой тоже получили по отдельной, а вот нам с Метелькой одну на двоих выделили. Еремей и вовсе устроился в закутке для прислуги, заявив, что ему и там неплохо.
А прислуга у нас приходящая.
Пара горничных.
Кухарка.
Ещё кто-то там… в общем, как-то незаметно мы тут обросли и имуществом, и людьми, что порой злило, потому как иной раз и захочешь поговорить, а не выйдет — на стол накрывают.
Пыль метут.
И слушают же. Делают вид, что их тут нет, но всё одно слушают.
— Светочка, — Татьяна прервала поток слов, верно, тоже притомившись. — Ты, безусловно, права. Это проблема, причём весьма серьёзная, но, пожалуйста, не ходи больше к соседям.
— Чего? — шёпотом уточняю у Еремея.
— К генеральше пошла, начала рассказывать о том, что возможности даны, чтобы помогать сирым и убогим.
— Генеральша — это кто? Питимова?
Суровая тётка. Пару раз случалось сталкиваться. И под цепким её взглядом я прямо цепенел. А она морщилась, поднимала пенсне и проплывала мимо, сопровождаемая тучною круглолицею компаньонкой и тощею бледною горничной.
— Точно.
— И?
— И та заявила, что Светочка бесцеремонна. А милосердие — это вовсе не синоним попустительства греховности. Или как-то так… в общем, не сошлись.
Понимаю.
— Но… — Светочка застыла, прервавшись на полуслове.
— Света, это не те люди, к которым стоит обращаться, — мягко произнесла Татьяна. — Тебя и так считают слегка…
Блаженной?
Вот уж точно. Хорошее слово. И Светочке подходит идеально. Она ведь не со зла. Она и вправду пытается помогать людям. Всем. И видит в них только добро. Даже во мне. Порой вот случается перехватить её взгляд, задумчивый такой, печали полный, и ощущение появляется, что знает она куда больше, чем говорит. Что там, под тонкой оболочкой не сильно умной девицы, прячется нечто иное.
Важное.
Особенное.
Непостижимое. Во всяком случае, для меня. Слишком уж я приземлённый для высоких материй.
— Ругалась, да?
— Жаловалась, — Татьяна вернула кружечку на блюдце. — Домовладельцу. Приходил вчера.
И поморщилась.
Ну да, компания наша слишком уж разношёрстна, чтобы вписаться в местное общество. Это там, ниже, мы не были особо интересны. А здесь иное.
Здесь — приличные люди.
И приличные люди хотят видеть соседями других приличных людей.
— И чего хотел? — Мишка привстал даже и вид такой, недобрый вид.
— Хотел намекнуть, что нами недовольны, — Татьяна вот невозмутима. — Как я поняла, Невзоровская…
Ещё одна старуха. Маленькая и с виду миленькая, как пряник расписной. С налитыми щёчками, с любовью к старомодным чепцам и лентам, а ещё — цепким взглядом опытного ростовщика.