Глава 15
Глава 15
Вне дома ученики обязаны быть всегда в одежде установленной формы, и положенные для них полукафтаны должны быть застёгнуты на все пуговицы. Ношение длинных волос, усов и бороды, а равно излишних украшений, как, например, колец, перстней и пр., а также тросточек, хлыстов, палок — воспрещается.
Уложение о гимназиях и прогимназиях [1]
Арифметика.
Ненавижу арифметику.
В лавке было 4 цыбика[2] чаю по 93 фунта в каждом, ценою по 4 рублей за фунт и 3 цыбика чаю по 84 фунта с двухрублевым чаем. Лавочник смешал весь чай и продал всю смесь по 3 ₽ фунт. Сколько он получил убытка?[3]
Я чувствую себя тупым.
Заговоры?
Революция? Разбойники и тайная полиция? Всё это подождёт, пока я не решу положенную дюжину задач. И чтобы не возникло мысли отлынивать, Светочка устроилась напротив. Сидит, щеку подпёрла, смотрит на меня с сочувствием, которое изрядно бесит.
Да умею я задачи решать!
А что эта вот… просто тут пока допрёшь, чего спрашивают, мозг в узел завернётся. Кто такие эти цыбики? И на кой вообще чай смешивать? Это ж идиотом быть надо…
— Савушка, — следует взмах длиннющих ресниц. — Я могу объяснить, если что-то непонятно.
Не понятно, на кой я вообще с этой хренью маюсь.
И бесит.
Но я качаю головой. Успокоиться бы надо. Это не я. Это тело шалит. Подростковый период начался? Вполне возможно. Отсюда и это желание высказать Светочке, где я её видал вместе с арифметикой, и сбежать, громко хлопнув дверью.
Или просто учинить что-то такое, чтоб отцепились.
У нас же дел полно. А они… арифметика.
Так, Громов. Вдох. Выдох. И успокаиваемся. Тьма внутри зашевелилась. Она, между прочим, согласна, что цыбики — это совсем не то, что нам нужно. Правда, почему-то не предлагает Светочку сожрать, что уже хлеб.
— Да нет, — я вымучиваю улыбку. — Сейчас.
Стыдно.
Взрослый мужик, а с задачкой бодаюсь. Метелька, пристроившийся рядом, пыхтит, грызёт охвостье химического карандаша и косится на меня, этак, с надеждой.
— Сначала посчитаем, сколько бы он выручил за каждый чай в отдельности, — я снова делаю медленный выдох и, кажется, отпускает. — А потом уже смешиваем количество и множим на стоимость смешанного.
— Умница! — Светочка прямо расцветает, а волна исходящего от неё тепла, летнего, мягкого, окутывает, снимая остатки раздражения.
Всё-таки она чудо.
И плевать, что наивное, напрочь бестолковое и вообще свалилось тут на голову, но… может, чудесам такими и положено быть.
— Я говорила Танечке, что просто надо немного позаниматься и всё получится. А теперь запишите решение и перейдём к чистописанию.
Так, если что-то я ненавижу больше местной арифметики, так это треклятое чистописание. Тут ручек нет! Нормальных, мать вашу, шариковых ручек! А есть вечные перья, которые палочки с тонким стальным наконечником. И его надобно в чернильницу макать.
А потом писать.
Причём не лишь бы как, но красиво.
— Поработаем немного над грамматикой… — Светочка поёт, что легендарная птица-гамаюн, а я стискиваю зубы, чтобы не заорать от бессилия.
Чернила с палочки скатываются, норовя расползтись по рыхловатой бумаге кляксами. И буквы получаются кривыми, потому что это перо то пишет и жирно, то не пишет. Я уже и так наклонял, и этак. А оно вот… с грамматикой тоже.
Я и дома-то не был грамотеем. Сперва всем было плевать, как я там пишу и запятые расставляю, а после уже, как стал превращаться в достойного члена общества, то обзавёлся секретарём, которая и возилась, что со словами, что с запятыми, что с прочею ерундой. Вот только тут, стоило заикнуться, что оно мне вообще не упало, Татьяна даже растерялась сперва. А потом сказала:
— Тебе придётся писать письма самому. Например, к супруге вот. Мне, если вдруг мы когда-нибудь расстанемся… друзьям, знакомым. Партнёрам, опять же. Далеко не все можно продиктовать.