Если не полынья, а…
Дед ведь говорил, что там, в подвале, был проход за кромку. И почему бы отцу не повторить его? Ладно, не проход, но лаз. такой, чтоб закрывать и открывать по мере надобности?
Тень бы не пролезла, а запах — тот да… и тогда… тогда надо спускаться.
— Она аж расцвела, когда его не стало-то… а тут разом и с малым беда. Его она любила крепко. Аж с перебором-то любила…
Странные слова, но понимаю эту женщину.
И соглашаюсь.
С перебором.
— И вот этакое-то горе… она, как поняла, что доктор не поможет, побежала куда-то. А вернулась не одна…
— А с кем?
— С полиции? — уточнила Иванка, хитро прищурившись.
Мишка вздохнул. И тихо пояснил:
— Кузина это моя…
— Чего?
— Моя мамка и её мамка сёстрами были.
Опасно. Мало ли, что матушка Савки могла этой вот рассказать.
— Так-то она славною была, да встретила этого. Он и заморочил девке голову. Из дому свёл… вот. Батька её тогда крепко обозлился. Она ж всех опозорила. После в наших-то пальцами тыкали. Моей сестрице едва свадьба не порушилась, хотя уж всё сговорено было. Ну да сами понимаете…
Иванка покивала головой, мол, всё как есть понимает.
— Так что запретил даже имя упоминать, чтоб… ну… такое вот. А тут вот батька её помер зимою. Матушка же, тётка моя родная, слегла. Болеет крепко.
Врёт, как дышит. И главное, верят. Вон выражение на лице у Иванки сочувственное.
— Мамка и попросила. Сказала, возьми вон, съезди, поглянь, что да как. Может, и выйдет помириться, облегчение будет. Так-то адресок у неё был. Я и приехал вот. Выходит, что зазря…
— Горе, горе, — Иванка головой покачала. — Так-то не скажу, куда уехали. Просто одного вечера постучалась она ко мне. Сама бледная, трясётся вся. Говорит, срочно ей уехать надобно. Сына увезть. Что будто бы в Петербурх. Будто бы там дохтур есть, который мозговую горячку излечить способный. И для того дом она продала. Так-то дом же ж хороший, крепкий. Просторный. Вот… а меня попросила кур забрать. Хозяевам они не нужны, а у ней добрые были. Я и забрала. Чего б нет…
— И с кем уехали, вы не видели?
— Не видела.
— А дом…
— А вот седмицы не прошло, как полыхнул. Я ещё подумала, что вовремя она. Так-то снаружи ничего-то, целый, но вот во внутрях там жар был крепким. Останься кто живой, то и косточек не нашли бы.
Охотно верю.
— В Петербург, значит…
— Думаю, — вздохнула Иванка, — нету тебе смысла туда ехать.
— Отчего ж?
— Оттого, что в Петербург другою дорогой едут. Их же машина на Колчино повезла. А там скорее на Москву сподручно будет. Если и вовсе… доехали, — она огляделась и, наклонившись, тихо, как ей показалось, произнесла: — Он их забрал.
— Кто?
— Колдун.
— Так он же сгинул.
— Ну… колдуны, они как коты. У них жизнь не одна. Сгинуть сгинул, а после ожил. Небось, он и хворобу эту наслал. И дружка своего отправил. Так что всё, померла твоя своячница. Она-то колдуну без надобности. А сына он утянул. Может, для обряду какого. Сменял на новую жизнь там.
И сказано было это с уверенностью.
— А дом?
— Чего дом?
— Почему он проклятый? Ну, помимо того, что колдун в нём жил?
— А тебе мало? — и взгляд с прищуром.
— Ну… так-то… дёшево просят в самом-то деле. Прям грешно не взять за такие-то…
— Грешно… ох, и дурные вы, молодые-то. Кто ж хорошее чего задёшево отдаст? То-то и оно, что, ежели цена низкая, стало быть, не всё-то ладно. Оно как на рынке. Или молоко брызглое, или сливки — не сливки, а молоко с жиром топлёным мешаное… нет, тут-то, говорю, в доме самом дело. Я ж пошла-то. Со своими-то. Ну как их одних отпустить? Кухня-то крепко погоревшая, а дальше ничего. Я ещё вспомнила тогда, что соседка сказывала, будто у ней защита такая, особая, от пожаров. Видать и помогла. Всё-то там на месте. И кровати хорошие. И шкапа такая, резная целёхонькая. Только петли чутка покоробило. Но муж у меня рукастый, новые б навесил. Дверцы сняли, чтоб не обвалилися… мы ж купить хотели, — спешно произнесла Иванка, будто боясь, что её обвинят в мародерстве.
— Понимаю. Если б купили, оно б всё одно вашим стало. А так чего хорошей вещи пропадать.
— И я об том! Там бы чутка поверху пройтись, лак снять и новым покрыть, так вовсе загляденье… я ажно и подумала, что неправая была. Да только… — она ненадолго смолкла. — Только… такое от… прямо… сперва будто холодочком по спине протянуло. И не простым, а прям могильным, что до самых костей пробрал. И главное, не одна я его почуяла. А там уж и вздохнул кто-то тягостно, человечьим голосом. Я к мужу. А тот тоже слыхал. И вдруг тягостно стало, прям руки и ноги неподъёмными сделалися. Дышу и то едва-едва. В голове ж мысля, что жизнь этая, что она плохая, и что всё-то плохо, что надобно в петлю лезть. Как сейчас помню, что…