— Что за… — хрип Роберта слышен рядом. — Уйди! Уйди, тварь…
Сердце ухнуло и снова застучало. Раз. Другой.
Третий.
— Уйди! — этот крик позволил удержаться на ногах.
— Не убивать, — я одёрнул своих теней. — Он… живой нужен… пока… ещё нужен. Тьма. Следи. Призрак. Рядом.
В груди болело. И тянуло. И рот наполнился слюной, которую я просто-напросто не смог удержать. Чтоб… но на ногах стою.
— Кто вы?
Одоецкая добирается до выхода.
— Друг, — отвечаю сипло. — Мне… отойти… не бойтесь… тут за вами присмотрят.
Она щурится. А я… нельзя сказать, что от былой красоты её ничего не осталось. Тем паче что не особо-то я и видел эту красоту. Просто девушка. Исхудавшая до прозрачности. Нездоровая определённо. И голая, но это я скорее отметил.
Надо будет в бордель завернуть.
В том смысле, что с голыми бабами перемещаться, не привлекая особого внимания, не выйдет. А в борделе какую-никакую одежонку я найду.
— Погодите, — её рука касается моей. — Вам нужно передохнуть.
Призрак ухнул и, нырнув куда-то в тень, вытащил толстую тварь, похожую на жирную белесую личинку. Её и сунул в руки, явно намекая, что лучше нет для восстановления сил.
— Сердце, — от личинки я отказываюсь, как-то уже не настолько помираю, и Призрак, обиженно пискнув, проглатывает её сам. А вот сила от них обоих льётся щедро.
Спасибо.
— Он пытался остановить сердце, но не получилось.
Тьма спасла? Или силёнок у Роберта Даниловича не хватило?
— Только ритм сбил, но он восстановится. Я помогу, — её сила полупрозрачная, как и сама княжна.
— Им нужнее, — я убираю руку.
Одоецкая качает головой.
— Нет. Мне кажется, я вас знаю, но здесь темно… главное, что мне хочется вам верить. Хоть кому-нибудь. Сами мы точно не выберемся. И если вы погибнете, то погибнем и мы.
Логичненько.
— Хватит. Я уже нормально.
И Одоецкая убрала руку.
Я же потёр грудь, мысленно отвесив себе подзатыльник за расслабленность, и сказал:
— Мне сейчас нужно отойти. Не хочу упускать эту погань.
— Но вы вернетесь?
— Куда я денусь? Тут… в общем, я оставлю тень. Он свой, — я выдёргиваю Призрака на долю мгновенья. И тот выгибается, красуясь. — Он будет охранять вас от тварей.
— Прорыв? — Татьяна всё-таки бледнеет. Хотя, может, не от новости, а от слабости.
— Нет. Просто… здесь нехорошие дела творились. Вот и завелось… всякого. Девушки…
Та, которая пришла со мной, забилась в угол.
— Эта… и в соседней ещё две.
— Я присмотрю, — Татьяна кивает. — Только… возвращайтесь. Пожалуйста. И не подпускайте его близко. Поверьте, целители тоже могут быть опасны.
— Верю, — буркнул я и грудь потёр.
Уже верю.
Глава 26
Глава 26
Главное отличие жертвоприношения от обыкновенного убийства состоит в том, что во втором случае человек лишается жизни земной, тогда как душа его бессмертная обретает свободу. Тогда как в случае принесения жертвы жертвою становится не физическое вместилище, а именно душа с её бессмертием и божественной искрой. Именно сей факт и не позволяет нам согласится с теми, кто упорно твердит об оправданности жертвоприношений в неких теоретических особых случаях. Мы решительнейшим образом заявляем, что не может быть никаких особых обстоятельств и иных оправданий, которые могли бы…
«Церковный вестник». Рассуждения об особой преступности некоторых деяний, каковые должны искореняться твёрдою рукой и без сомнений.
Тьма играла.
Я видел, как она гнала человека, появляясь то слева, то справа. Здесь, верно, граница миров совсем уж истончилась, и пространство, пронизанное сквозняками кромешного мира, обрело новые свойства. Это пространство позволяло Тьме воплощаться по собственному желанию.
Вот она растекается лужей темноты, перегораживая один путь.
И Роберт Данилович с тонким визгом отскакивает, чтобы угодить каблуком в расщелину. И подвернув ногу, хнычет, но бежит.
Упрямо.
Переходит на шаг. И оглядывается, убеждаясь, что оторвался, а потом поворачивается и видит уродливого пса с горящими глазами. Не знаю, чувствовал ли он запах. Но вид заставлял отшатнуться и продолжить бег уже в другую сторону.
— Гони его на арену, — велел я, тряхнув головой. — И не заиграйся. Времени не так много.
Вряд ли люди Короля полезут в подвалы. Хотя Вяземка — место особое. Здесь своя полиция, и свои синодники найтись могут. Так что надо бы поспешать.
На арене песок.
От песка пахнет лилиями, и даже цвет у него стал белым, таким вот лилейно-чистым. А в воздухе над ареной повисло дрожащее марево.