— Возле Петербурга?
— Нет. Дальше. По словам шофёра, чем дальше уходили от города, тем сильнее молодой барин нервничал. А когда случилась поломка, к слову, ерудновая, которую шофёр обещал исправить, он вовсе потерял разум. Выскочил из машины, начал бегать с криком, что всё пропало. А потом заявил, что он не согласен.
— С чем?
— Увы, выяснить не удалось. Он вдруг вспыхнул и сгорел. Прямо на месте. Чем весьма… скажем так, впечатлил шофёра.
А то. Я бы тоже офигел знатно от такого резкого поворота. Но на всякий случай уточняю:
— А уверены?
— Что сгорел?
— Что сгорел именно этот, Пелецкий?
— Освидетельствование проводили и наши маги, и целители Синода. Сравнивали с образцами крови, которые Пелецкий, поступая на службу в Зимний, предоставил третьему отделению. И да, шофёра тоже опросили. И не только словами, но… ваш старый друг, Михаил Иванович, уверен, что этот человек не врёт.
— То есть, зачистили всех?
— Зачистили? — переспросил Карп Евстратович. — Хорошее слово. Да… от банды Короля кое-что осталось. Но они знают мало. Что поставляли девиц благородным, те развлекались. А вот как именно… тут, полагаю, в курсе были лишь доверенные люди. И они предпочтут молчать, ибо участие в подобном — это прямой билет на плаху.
— А в подземельях?
— Там ещё работать и работать. Но да, подтвердилось. Удалось найти и кладбище. Их много там… его ещё раскапывают, но… — он покачал головой. — Десятки людей… не только женщины. И кто… вряд ли получится выяснить.
Потому что дарники вроде Одоецкой — товар штучный. Их скорее использовали по случаю, точнее ещё раз использовали и прятали тела. А так… нищие, попрошайки, бродяги, шлюхи и просто все те, кто стекается в большой город за лучшей жизнью.
— И что теперь?
— Теперь… из хорошего, каков бы ни был изначальный план, мы его поломали. Вряд ли этот план возможен без силовой поддержки, а её Алхимик, как вы его назвали, лишился. Как и связи с преступными группировками. Конечно, я не настолько наивен, чтобы полагать, будто эта связь не восстановится, но…
— Нужно будет время.
— Именно. Кроме того, Вяземку ждут большие потрясения. Утром Его Величество постановили произвести глобальное переустройство этой части города.
— Как-то вы не сильно радуетесь.
— Было бы чему. Место хорошее. Теперь начнётся война за землю, за то, кто будет строить и что именно…
— Только не фабрики!
— Помилуйте, какие фабрики… тут иное. Скорее есть желание поставить торговые ряды. Или дома. Но люди, что жили на Вяземке, никуда не денутся. А тратить средства на их обустройство желающих нет. И в перспективе это создаст немало проблем. Добавьте передел власти, которая там тоже имеется, а после смерти Короля наступило безвластие… в общем, полиции придётся тяжко.
— Если надеетесь во мне совесть пробудить, то зря.
— Да, что совести у вас нет, это я уже понял, — Карп Евстратович огляделся. — Но это так… хуже другое… скажем так, наши действия многими были сочтены… поспешными.
Молчу.
Жду продолжения, потому что пока не очень понимаю, куда он клонит.
— Помните, я вам рассказывал о том, что и наша власть далека от единства? И ныне… скажем так… происшествие оказалось на руку ретроградной партии.
Ненавижу политику. Там людей хоронили, а они всё пытаются определить, кому стоять у руля.
— Недавние реформы породили свободомыслие, так они говорят. И ныне мы имеем результат этих, дарованных, свобод, который выливается в полную безнаказанность.
Он явно повторял чьи-то слова.
— И потому надобно не давать больше вольностей, поскольку народ к ним не готов, а наоборот, возвращаться к устоям. Действовать строже. Жёстче. Так, чтоб никто не смел и головы поднять… это, уж простите, цитата. И да, особо ретивые вспоминают времена, когда… как это… «народишко сидел смирно под барскою рукой».
— Серьёзно?
— Более чем… скажем так, появилось мнение, уж не знаю, кто его высказал, но… — Карп Евстратович нервно ущипнул себя за ус и выругался. — Извините. Я прямо после заседания Чрезвычайного комитета… так вот, пока ждал Алексея Михайловича, то наслушался всякого-разного.