Ну а кости…
Ладно, не совсем, чтобы кости. Так, очередная мумия.
— Знаешь, — произнёс Мишка, опускаясь на корточки у того, что когда-то было человеком. — Я вот думаю, может, не стоит мне отца менять? В документах? Воротынцев был, если так-то, неплохим человеком…
— Хрена, — сказал я.
Покойников было трое. Двое лежали в дальнем углу, причём судя по юбкам и черной туфле с длинным каблуком, одна точно была женщиной.
— Официального заключения всё равно нет…
— А неофициальное?
Дверь была заперта, замотана цепью, на которой висел солидного вида замок. Я подёргал, понимая, что содрать не выйдет.
Хотя…
— Миш, отойди, — попросил я, потянувшись к силе. Сабля появилась сразу, и пусть фехтовальщик из меня так себе, но по замку попал.
Тень вошла в металл, и отдачу я ощутил в полной мере. А главное, что клинок застрял. И понадобилась ещё пара ударов, чтобы перерубить дужку.
— Так что там с неофициальным?
А то как-то упустил я этот момент.
— Или вы всё-таки не рискнули выяснять?
— Николай Степанович подтвердил твоё предположение, — произнёс Мишка с неудовольствием.
— Даже так?
— Мне кажется, он проявляет интерес к Татьяне…
Ага, заметил, наконец.
Танька-таки пошла в сёстры милосердия, правда, не к Роберту, как собиралась изначально, но к Николаю Степановичу. Причём, как-то вот по-женски хитро всё обустроила. Сначала добровольная помощь в восстановлении госпиталя, что логично, потому как отчасти в его разрушении мы и виноваты. И да, Светочка тоже помогала, хотя больше занималась школой. Туда потом и перешла. А вот Татьяна в госпитале осталась. Оказалось, что ей нужны дополнительные сеансы и особые занятия, ведь процесс восстановления тканей прерывать нельзя.
И вот, она уже в штате.
Корочки ей Николай Степанович самолично выправил. А жандармерия, чувствуя свою глубокую вину перед госпиталем и целителем, поставила штемпсель о благонадёжности.
И второй — на солидной бумаге, дозволявшей нам открыть народную школу первой ступени.
Хотя, конечно, может, и не в чувстве вины дело, а в Карпе Евстратовиче, благородная физия которого на страницах газет мелькала едва ли не чаще, чем морда Слышнева.
— И что, тебе это не по вкусу? — уточнил я, разматывая цепь. А металл непростой. Надо будет забрать, в хозяйстве пригодится.
— Что именно?
— А я откуда знаю? К примеру, что она из невесты перешла в разряд сестёр.
— Это… скорее хорошо, — Мишка дёрнул дверь и та отворилась с тяжелым скрежетом. — Но в любом ином случае я не отступил бы…
— Ага, верю.
И не отступил бы. И благородство проявил бы. Да только боком бы оно вышло. Может, я и не верю в великую любовь до гробовой доски, но и на голом благородстве много не наживёшь.
Сложно всё.
С людьми.
— Так, значит, Николай Степанович постановил?
— У него есть необходимые знания. А ещё…
— А ещё он умеет молчать и не задаёт неудобных вопросов, — договорил я. — Ну что, заходим?
Женщина лежала, свернувшись клубком, обнимая себя за колени. Перчатки почти истлели, и теперь в прорехи проглядывали тёмные пальцы, словно из дерева выточенные.
Такие же запястья.
И широкие полосы браслетов. Металлических.
А ещё ошейник.
— Она была одарённой, — Мишка присел и очень осторожно убрал прядку, прилипшую к коже. — И довольно молодой… посмотри.
Смотреть не хотелось.
Я повидал прилично мертвецов. Я не боюсь их. Но мне дико не хочется смотреть в это вот лицо, которое и на лицо-то не похоже, скорее уж уродливую деревянную маску, которая ко всему от времени рассохлась и покрылась узкими продольными трещинами.
Возраст? Как он понял?
От платья остались отдельные лоскуты.
— Это форма. Высшие женские курсы. Видишь?
Не вижу. Но киваю, уточнив:
— А что за цепи?
— Блокиратор. Полагаю, чтобы не могла воспользоваться даром. И он тоже.
Следующий мертвец лежал на спине, сложив руки на груди. У него сохранилась и одежда — тёмный добротный костюм с поблескивавшими металлом пуговицами. На руках и шее те же браслеты.
— Ткань изменённая, — Мишка пощупал край штанины. — И ботинки. Обрати внимание.
Обратил.
Тёмная кожа. Каблук. И вид такой, солидный вид. Приличного господина.
— А этот ребенок, — Мишка перешёл к третьему мертвецу. — Видишь?
— Нет, — я покачал головой.
— Он в гимназической форме…