Надо же, а мне казалось, что в городе стало тише.
Много тише.
— И как?
— Один скончался сразу. Второй… к сожалению, я далеко не чудотворец. Ещё один останется калекой. Хотя я не уверен, что и он выживет. Уж больно ранения нехорошие. Да и взрывчатка была непростой. Или была не только взрывчатка. Те, кто стоял ближе к двери, отделались ожогами. Мальчишка точно ослепнет. А у девочки шрамы останутся, но она хотя бы будет жить.
Молчу.
А что сказать? Мне жаль? Не жаль. Вряд ли их заставляли.
— Так вы… всё слышали? — этот вопрос Николя повторил чуть более нервически. — Только не лгите, пожалуйста. Я ложь чувствую.
Даже так?
— Как вы поняли? — уточняю для себя. — Увидели Тьму?
— Это ваша тень? Нет, скорее ощутил присутствие.
Вот же ж.
— Не стоит волноваться. Это скорее личное умение. Когда долгое время имеешь дело с определёнными ранами, повреждениями… пробой опять же. Этот холод ни с чем не спутаешь, — Николя снова тряхнул жестянку с леденцами. — Извините, нервничаю…
— Это ваш друг?
— Скорее приятель. Знакомый? Учились вместе, — усмешка кривая. И пальцы трут щеку, будто на ней какое-то пятно, которое очень нужно стереть. — Это неприятная история. Неприглядная. И я бы хотел оставить её при себе…
— В любом ином случае я был бы не против, но дело касается моей сестры. Ваш… Бобби… мне не нравится его настойчивость.
А ещё то, что он Татьяне вредил.
— Вы уверены, что он… — я махнул, не очень понимая, как правильно вопрос задать, чтобы Николя не закрылся. Всё же пытать я его не могу.
— Одарённые отличаются от обычных людей и не только в том плане, что у них есть дар. Точнее дар, любой дар, в первую очередь влияет на тело. Он укрепляет его. Одарённые физически сильней. Выносливей. И здоровее. Даже нераскрытый дар защищает носителя. Раны заживают быстрее. Болезни в большинстве своём или вовсе не касаются, или протекают в лёгкой форме, не требующей вмешательства…
Карамельки перекатывались в жестянке.
— И когда я увидел воспалённые суставы, я, признаться, удивился…
— И ничего не сказали?
— Извините… я сказал вашей сестре. Она попросила не беспокоить вас.
Ага.
Тогда понятно.
— Меня удивило, что воспаление было… как бы это выразиться… свежим. Недавним. А Татьяна Ивановна говорила, что несчастье случилось на излёте осени. Она искренне полагала, что причина всему — сильное переохлаждение. Однако иных… следов я не обнаружил, что весьма странно.
Он сделал глубокий вдох.
— Переохлаждение весьма опасно для женщин ввиду некоторых… физических особенностей устройства их организма. И будь оно причиной, изменения не ограничились бы лишь суставами.
Слушаю.
Превнимательно так.
— А ожоги? Они могли повлиять?
— Несомненно. Но ожоги излечили, пусть и несколько варварским способом. Следовательно, исцелили бы и более глубокие повреждения.
То есть, в своих логических построениях я не ошибся.
— Кроме того, любая болезнь, если уж организм не способен оказывается с ней сладить, получает развитие. И при отсутствии специфического лечения, а его не было даже не уровне мазей и припарок…
И взгляд полный укоризны, который принимаю, ибо и вправду виоват.
— Она никому не говорила, — звучит по-дурацки, будто оправдываюсь. Но оправдание принимают. И отвечают кивком.
— Так вот… эта болезнь должна была бы зайти дальше. Это и заставило задуматься над причиной. Я… позволил себе кое-что уточнить… и опять же, что касается ожогов, восстановления тканей… всё по отдельности можно объяснить. Но если вкупе…
— Но вы ничего не сказали?
Вздох.
И взгляд, устремлённый на ботинки.
— Я начал расспрашивать. Хотел убедиться, потому что подобное обвинение может серьёзно ударить по репутации. Вовсе её разрушить. И бросаться им вот так просто… это неправильно. Нехорошо. А Татьяна Ивановна заявила, что этой темы больше не желает касаться. И что человек, который оказывал помощь, что он отбыл. Уехал.
А если так, то какой смысл? Тем паче и вправду доказать что-либо сложно.
— Сколь я понял, ваша сестра не желала привлекать внимания. А… обвинение… потребовалось бы обращение в Гильдию… а там… моя собственная репутация… скажем так, в Гильдии меня терпят, но не более того.
Вот прям жопой чую интересную историю. И, глянув на Николая Степановича, уточняю:
— Расскажете?
И получаю насмешливый такой взгляд. А следом и ответ: