Дверь отворяется совершенно беззвучно. И огромная лапа Стыни нажимает на выключатель. Желтый электрический свет заполняет пространство. Роберт Данилович морщится.
Да и Тьма.
На мгновенье. А потом клыки её впиваются в белесую спину твари. И та верещит, заставив Стынь обернуться.
Слышит?
Да. Но не видит. Взгляд его скользнул мимо Тьмы. А та поглощает тварь и косится наверх, туда, где куполом поднимается свод старого подвала. Тёмная кладка прикрыта побелкой, вот только сквозь ту просвечивает кирпич. Сквозь побелку и живое покрывало кромешных тварей. Мать моя женщина, сколько их тут?!
Твари чуют присутствие Тьмы и приходят в движение. Этот живой ковёр начинает шевелиться. И я слышу, как шелестят, трутся друг о друга чешуйчатые спины. С хрустом расправляются крылья. И бьют по воздуху. Кто-то шипит, кто-то посвистывает жалобно. И люди, пусть и не доступно им видеть, замирают.
— Как-то здесь… — Роберт Данилович зябко передёргивает плечами. — Как-то… совсем уж… нехорошо.
Стынь молчит, но вот револьвер в его руке показывает, что и ему неспокойно.
А подвалы знатные.
И тянутся дальше.
Ещё немного и мне придётся отправиться следом. Я даже прикидываю, как бы это влезть половчее, но люди сворачивают в боковой коридор. Ещё одна дверь. И эта уже выглядит довольно старой. Стынь возится с ключами, а вот Роберту Даниловичу неуютно. И правильно, твари и тут имеются. Они прячутся в обычных тенях, жмутся к камню, расплываясь по нему этакими белесыми пятнами, сложным узором иномирной плесени. Те, что побольше, поднимаются и замирают, вцепившись белесыми коготками в кирпич. И Тьма нервничает. Не потому, что боится. Скорее уж наоборот. Ей просто невыносимо смотреть на то, что может быть сожрано.
Но держится.
Призрак нервно поскуливает, чувствуя, что эта охота может пройти мимо.
Потерпи. Я уже достаточно знаю, чтобы понять: эта погань на пустом месте так не расплодилась бы. А значит, здесь, в подвалах, происходит что-то очень и очень нехорошее. В совокупности же с услышанным от мальчишек, я даже догадываюсь, что именно. Но масштабы… на паре-тройке покойников эта погань не разрастётся.
Влип ты, Громов.
Снова влип.
И вправду талант, похоже. Ну или дарованная свыше способность. Эти, которые «свыше», могут отдароватить так, что потом не отмашешься.
За дверью — узкий коридорчик. И не знаю, что в других подвалах, но этот был оборудован под тюрьму. Или переоборудован? Ладно. Подробности пусть Карп Евстратович выясняет. Я через тень чую запах боли и страданий. И тоски.
Свет здесь имеется. Тусклая лампа свисает с провода-нити. И твари задевают её, а она покачивается, отчего тени прыгают по стенам и дверям. На каждой — засов. Солидный такой. И судя по виду, старый. Значит, подвальчик и раньше использовали не для того, чтоб вино хранить. Вино, чай, не пытается сбежать, запирать его нужды нет. Засов сдвигается не сразу. И край его ранит пальцы Стыни. Капелька крови на металле приводит тварей в движение. И Тьме приходится ответить рыком, заставляющим их отползти.
Потом.
Мы всё тут вычистим. И плевать на высокие материи, на игры жандармские. Это место нельзя просто оставить. Если тварей столько, то граница мира прилично истощилась. А нужен ли жандармерии прорыв в центре столицы?
Вот-вот.
Так что без зачистки по-любому не обойтись. И я не только о тварях кромешных. Они-то как раз наименьшая из проблем.
Дверь скрипит. Петли тоже старые, провисли. Да и дерево от сырости разбухло.
— Начинай, — Стынь отходит в сторону.
— А свет?
— Так. Перегорело. Тут чего-то не того с проводкой. Только лампочку вкрутишь, а она всё, — Стынь не оправдывается, он ставит в известность. — Во.
Он протягивает переносную лампу. И доктор морщится, но берет. Я бы мог сказать, что дело не в проводке, что свет — это тоже энергия, и твари тянут её. А поскольку их тут набралось немало, то и не выдерживают лампы. Только кто меня спрашивал.
— Доброго вечера, красавицы, — доктор переступает порог. И мы с Тьмой за ним.
Глава 24
Существует мнение, что появление будущего прорыва можно предсказать. Что якобы предвестниками его служат животные, которые обладают куда более тонким восприятием мира и начинают проявлять беспокойство ещё тогда, когда граница миров лишь начинает истончаться. В литературе описаны случаи, когда коты исчезали, собаки приходили в величайшее возбуждение, порой вовсе впадали в безумие и даже нападали на хозяев. Следом рекомендуют обращать внимание на атмосферу, которая меняется, становясь безмерно тягостною. И вот уже людей охватывают беспричинная тоска, чёрная меланхолия или же чрезвычайная лихорадочная жажда пустой деятельности, за которой они пытаются скрыть возникшую в душе пустоту.