Капитан пиратов сделал выпад, направив острие сабли в куст шерсти над объемным животом надсмотрщика. Но тот, привыкший ходить по качающемуся мостику, поспешно выскользнул из-под удара, проворно, словно паук, мечущийся по паутине. Конан, решивший насадить на саблю этого человека, услышал оглушительный треск. Он почувствовал быстрое, как молния, прикосновение — небрежную ласку кнута.
Когда тело обожгло пламя боли, Конан пошатнулся и упал на колено. Он окажется безоружным, если такой же удар придется по другой его руке. Слава Крому, он все еще сжимал рукоять тяжелой сабли. Встав на ноги и размахивая изогнутым клинком высоко над головой, киммериец сделал выпад и обрушил саблю вниз… но не на противника, а на веревку перил подвесного мостика.
Удар рассек грязную веревку в палец толщиной, и она провисла по всей длине, даже там, где за нее держался надсмотрщик, выбиравший кнут для следующего удара. Чувствуя, что опора пропала, работорговец замолотил руками, пробуя ухватиться хоть за что-нибудь. Кнут вяло изогнулся в воздухе.
Надсмотрщик прилагал отчаянные усилия, пытаясь сохранить равновесие, но спохватился слишком поздно. Удивленное рычание сорвалось с его губ. Он опрокинулся и упал на скамейки гребцов, ближе к корме галеры.
Шум, поднявшийся там, был не громким, но яростным: дикие выкрики на дюжине языков — раздражение, приглушенное слабостью и долгим молчанием. Руки рабов, когтистые и покрытые волдырями от непосильной работы на веслах, были нетерпеливы и умелы. Рабы скопом навалились на надсмотрщика, вцепились ему в бороду, впились в глаза, вывернули толстые запястья и лодыжки, закрутили змеиные кольца кнута вокруг шеи. Их жертва боролась и ревела в тщетных усилиях, в то время как они пытались сломать ему позвоночник, перегнув тело вокруг черенка весла.
Оставив надсмотрщика на милость рабов, Конан широким шагом направился по подвесному мостику. Второй надсмотрщик — седой офицер с тонкими чертами лица, носивший шелковую рубаху и тюрбан, — менее проворно управлялся с кнутом, чем первый. Его кнут со злобным свистом рассек воздух, но Конан низко присел, увернувшись. Прыгая вперед, он качнулся в сторону от перерезанных перил. Владелец кнута неожиданно для себя оказался слишком близко от капитана пиратов, и ему осталось только бежать. Когда Конан догнал его, надсмотрщик почувствовал, как острый, словно бритва, кончик сабли скользнул у основания его шеи.
Офицер рухнул на скамьи гребцов, обливаясь собственной кровью. Он задергался, слабо сопротивляясь схватившим его рабам. Но в этот раз рабы потянулись не к горлу своего мучителя. Их жадные руки сорвали кольцо с ключами.
Перед Конаном была носовая палуба. Последние пять человек команды невольничьего судна стояли строем, приготовившись, выставив сабли и багры. Конан знал, что жить им осталось недолго. За спиной он услышал волчьи завывания пиратов, почувствовал, как они затопали по подвесному мостику, рванувшись следом за своим капитаном. Однако Конан не бросился опрометчиво на носовую палубу.
Вместо этого, подойдя к краю подвесного мостика, он разрубил еще две веревки. Те держали на шарнирах лестницу, которая тут же со скрипом и скрежетом несмазанного металла опустилась в пазы на грязных досках нижней палубы. Завывания и улюлюканья, надрывные и яростные, загремели в воздухе, когда освободившиеся рабы, толпой кинувшиеся вверх по лестнице, оказались лицом к лицу со своими мучителями.
И Конан повел их в атаку. Высоко занеся саблю, он выбрал противника, что выглядел потолще, — сурового на вид гирканийца, вооруженного ужасным багром. Первый же удар Конана разрубил его тело надвое, второй сделал бы то же самое с черепом, если бы его противника в этот миг не подхватил поток голых дьяволов и не унес к носу судна.
Оставшись без противника, Конан повернулся, тщетно высматривая другого. Но в мгновение ока строй защитников был смят ордой взбешенных, рычащих мстителей.
Рабы — тощие, жилистые мужчины и женщины — с наслаждением били и царапали своих бывших владельцев. Их мозолистые пальцы впивались в волосы, вырывали языки, выдавливали глаза, выворачивали руки и ноги. Несколько рабов погибло в этой яростной атаке, споткнувшись и попав под лавину голых, грязных ног своих товарищей. Остальные, безжалостные в своей ненависти, используя веревки и багры, кулаки, ногти и зубы, утоляли жажду мести.
Из-за озлобленности рабов все кончилось слишком быстро. Ненависть, которую лелеяли и вынашивали многие годы, быстро истощилась. Нельзя ненавидеть разорванные, безвольные и окровавленные трупы. Тупо уставившись на дело рук своих, замерли рабы над телами. Теперь у них не было цели в жизни.
Пираты, те, кто бросился вслед за Конаном на носовую палубу, взирали на мертвых, разочарованные тем, что сражение оказалось столь кратким, и с недоверием поглядывали на жалких, по большей части безоружных фурий, которых спустил с привязи их капитан. Не зная, что же делать дальше, они стояли с оружием наготове у пролома в корме и вдоль всего подвесного мостика. Готовясь к еще одной схватке, они незаметно стали теснить освободившихся рабов в угол носовой палубы.
С нижних палуб через грузовые люки на носу и на корме вылезли пиратские квартирмейстеры. Один из них, Джалаф Шах, поднялся по переднему приставному трапу. Он нес ворох грубой одежды. Нахмурившись, он покачивал головой.
— Капитан, у них бедный груз, — объявил Джалаф Шах по пиратской традиции. — Там мешки ржи, по большей части сырой и пожранной жучками… — Он рассыпал горсть крепких зерен по палубе. — Вымоченные в соли шкуры и свиные туши, витые канаты, деготь, уксус и много вот такой грубой матросской одежды. Ни вина, ни шелка, ни хороших товаров, ни вещиц ручной работы… чего и следовало ожидать от такой шаланды. — Пожав плечами, он бросил стопку белья на палубу у шпигата. — Мы можем сжечь или затопить это судно. Разницы никакой.
— Можем? — Конан властно взглянул на него. — А как же эти досточтимые люди? Ты хочешь препроводить их за борт? — Он показал на голых, топтавшихся на месте гребцов едва заметным кивком головы. Самые агрессивные из рабов уже начали с подозрением поглядывать в их сторону, прислушиваться к разговору.
Джалаф Шах беззаботно пожал плечами, а потом замер под хмурым взглядом капитана.
— Эти рабы могут оказаться самой ценной вещью на борту, даже несмотря на их жалкий вид. Но пересадить их к нам на корабль и довезти до рынка рабов будет трудновато. — Он искоса оглядел гребцов на носу, наблюдавших за ним с откровенной враждебностью. — Рабы, отведавшие крови, — подпорченный товар.
— Это все, о чем ты думаешь?.. Достаточно! — Рассерженный Конан отвернулся от квартирмейстера и еще раз оглядел освободившихся гребцов. Большая часть рабов до сих пор оставались на нижней палубе, так и не раскованные.
Вдохнув поглубже, Конан заговорил ровным голосом, каким обычно отдавал команды:
— Не будем говорить о том, чтобы сжечь или затопить этот корабль! Не будем бояться рынка рабов, смерти от мечей или того, что вас отправят к берегу вплавь! — Говоря на гирканийском, Конан был уверен, что все присутствующие его понимают. — Эта галера, пусть и вонючая, чего-нибудь да стоит. — Тут Конан раздул ноздри, что вызвало довольный смех среди пиратов. Теперь напряжение битвы спало, а вонь осталась столь же непереносимой для любого, не привыкшего к ней. — И груз этого судна тоже не надо пускать по ветру! Вы — выжившие, вы — настоящие труженики, и стоите вы столько, насколько цените себя сами. — Конан перешел на место повыше, на край подвесного мостика. — Пищу — свинину, муку — можно съесть. Парусиной вы на первое время прикроете свои телеса; вы сможете постелить ее, чтобы спать. — Пока он говорил, из-за все возрастающего интереса к его словам рабы заволновались. — Деготь и канаты помогут вам использовать силу сухожилий должным образом. Я покажу вам, как это сделать. Кнуты… выбросите их за борт. Они нам больше не понадобятся!