Вслед за саперами ползли они по минному полю, отделявшему их от немецких позиций. Но вот мины кончились. Бойцы из прикрытия остались сторожить коридор и ждать их возвращения, а пятеро разведчиков бесшумно двинулись дальше, врастая в землю, сливаясь с ней при каждой вспышке ракеты…
Вторую неделю на их участке фронта не могли взять языка. А немцы как-то притихли, затаились, гады… И не одному майору Воронину казалось подозрительным это неожиданное затишье. Интуиция и опыт подсказывали: готовят какую-то пакость. Но какую? Не исключено, что скрытно перебрасывают войска. вот и неслись в полк указания сверху — требовали, молили, грозили: Нужен язык! И разведчики шли в поиск. И возвращались — ни с чем. Не все возвращались. Троих уже вытащили оттуда на плащпалатке. И, глядя в воспаленные глаза осунувшегося, со впалыми щеками, лейтенанта Голина, четвертые сутки подряд уходившего в ночь, комполка повторял глухо: Сделай это, сынок!.. И разведчики, отоспавшись часа три в ротной землянке, с темнотой снова и снова пытались нащупать щель в немецкой обороне, проскользнуть на ту сторону.
* * *…Вот и первая линия траншей. Перевалившись грудью через бруствер, лейтенант бесшумно соскользнул вниз. Возле самого уха слышалось прерывистое дыхание сержанта Павловского. Шурша, осыпался песок — спрыгнули Круглов, Асманов, Савченко. Вот и все пятеро рядом…
— Туда! — не шепнул — выдохнул Голин, будто десятым чувством уловив, где немцы.
Разведчики цепочкой двинулись по траншее, метрах в трех друг от друга. Резкий поворот… Еще один… Лейтенант едва не налетел на часового, застывшего у входа в блиндаж — огонек сигареты блеснул в двух шагах. Голин не успел ничего подумать. Тело сработало само — он прыгнул… Немец не вскрикнул, как куль, свалился к его ногам. Лейтенант выдернул финку, машинально вытер ее о шинель часового… Слегка приоткрыл дверь. Она скрипнула предательски. Снизу, из глубины прокуренного блиндажа кто-то недовольно окликнул:
— Вас ист дас, Отто?!
Луч фонарика ударил в глаза лейтенанту, ослепил…
— Руссишен!.. — отчаянный крик.
Метнувшись в сторону, ослепленный Голин дал наугад очередь из автомата. Подоспевший Павловский, ругнувшись, отшвырнул лейтенанта от входа и, метнув вовнутрь гранату, захлопнул дверь. Глухой взрыв встряхнул землю. И сразу же темнота всколыхнулась, нити трассирующих пуль расчертили воздух, залаял невдалеке пулемет, полетели ракеты…
— Отходим! — хрипло выдавил Голин, скрипнув зубами и проклиная себя за минутную растерянность, погубившую дело. Надо было брать часового! Не удержался… Неужели опять с пустыми руками? — мелькнула мысль.
Разведчики кинулись обратно по ходу сообщения. Наперерез им откуда-то сбоку выскочили трое… Голин выстрелил. Один из немцев повалился, другой отпрыгнул назад и скрылся за поворотом. Опередивший командира сержант замахнулся прикладом на третьего, но прежде, чем он успел опустить его на чужую каску, автоматная очередь полоснула поперек груди. Павловский захрипел и, судорожно хватая пальцами воздух, медленно осел на дно траншеи…
— Женька! — вскрикнул Голин и всем телом обрушился на фрица, выбивая у него оружие. Вдвоем с Савченко они опрокинули и навалились на жилистого унтера, извивавшегося под ними и все норовившего ударить лейтенанта в живот. — Вяжи его, суку, крепче! — сквозь стиснутые зубы просипел Голин, сжав немца так, что тот на секунду затих. Мельком взглянул туда, где сидел, привалившись спиной к брустверу, неловко подвернув под себя левую ногу, Женька Павловский…
Выпустив пару очередей по вновь появившимся фрицам, Круглов и Асманов подхватили сержанта. Савченко, будто куль, взвалил на спину пленного. Под градом пуль выскочили они из траншеи. Но уже метров через сорок пришлось скатиться в воронку — немцы осатанели, били по нейтралке перекрестным огнем, точно прощупывая каждый метр.
Застонав, схватился за плечо Голин:
— Зацепила, зараза…
Только через час, когда немного стихло, разведчики доползли до коридора в минном поле и вырвались к своим. Бойцам из прикрытия тоже досталось — во время обстрела были ранены двое…
* * *Воронин сидел, вцепившись пальцами в кобуру и бешено сверля глазами жилистого унтера с сухим, застывшим, как маска, лицом. Немец молчал. И кроме того, что было записано в солдатской книжке, вытянуть из него не удавалось.
— Ты будешь говорить, сволочь?! Душу вытрясу! — рассвирепев, наконец, крикнул майор, вскочил из-за стола и так ударил по нему кулаком, что пустая металлическая кружка подскочила и жалобно звякнула.