Пленный поднял на него холодные глаза.
— Вы можете меня расстрелять, — устало и очень тихо сказал он. — Это в вашей власти. Но заставить меня нарушить присягу вы не можете. Я не стану вам отвечать…
Комроты, немного знавший немецкий, поперхнулся, переводя эти слова.
Не скажет, — понял Воронин. — Этот не скажет. Ни здесь, ни в штабе дивизии… Злость куда-то ушла, остались только досада и горечь. Он поморщился, как от зубной боли: Сколько ребята мучились — и вот, на тебе!.. — и хмуро приказал конвоиру:
— Увести!
И пока немца выводили из землянки, смотрел, стиснув зубы, ему в спину — чуть сгорбленную, упрямую…
— Заготовь наградные на разведчиков, — сухо велел он писарю, при этих словах удивленно поднявшему брови. — Что смотришь? — раздраженно повысил голос. — Они тут ни при чем. Они свое сделали…
И подумал — болезненно и безнадежно: Придется посылать снова. Этой же ночью. Язык нужен. До зарезу нужен язык!..
* * *…Над нейтральной полосой взлетела и зависла ракета, осветив мертвенно-белым светом изрезанную равнину с редким кустарником, выхватив из темноты кромку леса. Разведчики вжались в землю. До немецких траншей оставалось полсотни метров…
* * *Дан смотрел на обмякшего в кресле Кирилла и колебался: подождать, пока он вернется, или, не теряя драгоценного времени, отправиться в прошлое самому? Подстраховаться, конечно, не мешает, но почему он должен скучать здесь, когда друг уже вовсю развлекается?! Это несправедливо!.. Да и что особенного может произойти? Путешествие-то ненастоящее! Сеанс погружения в генетическую память — так называет его шеф. Запускаем машину, выбираем эпоху, остальное — дело техники. И вот уже ты — не ты, а твой далекий предок. Просто, как все гениальное… Правда, шеф никого к машине не подпускает, проводит испытания на себе и при этом бубнит с утра до вечера: Рано вам, мальчики, прошлое ворошить. Память предков — тяжелая ноша. Не всякий ее поднимет… Ну как тут не воспользоваться его отсутствием и не вкусить запретный плод! А там — будь что будет!..
Дан взглянул на шкалу времени: 1943-й год. Эк, куда занесло Кирилла!.. Хорошо еще, не в тридцать седьмой, — подумал, невольно вздрогнув. — Ладно, пора и нам в путь… Он придвинул кресло поближе к пульту, надел утыканный проводами шлем, покрутил ручку настройки, пытаясь передвинуть стрелку шкалы немного повыше. Она дернулась и снова застыла, поднявшись только на два деления.
— 1945-й, — вслух произнес Дан. — Жаль, проскочил Девятое мая… Ну, да ничего! Посмотрим, где я был в середине августа, — и он надавил на заветную кнопку, сгорая от нетерпения и острого любопытства…
* * *Колонна медленно двигалась по дороге, освещая путь фарами. И повсюду — на брезенте машин, в голенищах солдатских сапог, в складках одежды и даже на зубах скрипел песок, хотя пустыня осталась за спиной, а вокруг лежали каменистые сопки с чахлой растительностью. Изнурительная жара спала, и теперь все ежились от холода.
Капитан велел остановить газик и вышел из машины. Вслед за ним встала вся колонна. До развалин буддийского монастыря, где, согласно карте, должен быть колодец, оставалось еще добрых часа два пути. Перед глазами тянулись бесконечные темные холмы, и, глядя на их волнообразные изгибы на фоне начинающего светлеть неба, Артемьев услышал откуда-то из глубины памяти негромкую, щемящую мелодию:
Тихо вокруг, сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой…
Вальс На сопках Маньчжурии наплывал, кружа голову. Очень хотелось пить…
— Товарищ капитан! — окликнул его встревоженный голос шофера.
Артемьев очнулся, вытер ладонью лоб.
— Что случилось?
Из середины колонны доносился какой-то шум. И вот уже в свете фар появилось несколько бойцов, громко переговаривавшихся и подталкивающих кого-то впереди себя. Капитан шагнул им навстречу.
— Вот, товарищ капитан. Вертелся около машин. И черт его знает, как он здесь оказался! Требует командира… Говорит, русский, — доложил старшина, выталкивая вперед парнишку лет шестнадцати в стареньком, не по росту, пиджачке. Фары слепили ему глаза, и он жмурился, стараясь прикрыть их рукой.
— Русский?! — переспросил капитан, с любопытством его разглядывая: тонкие черты лица, длинные нервные пальцы, холодноватые серые глаза.
— Русский, — парень, наконец, повернулся так, чтобы свет не бил ему в лицо, и в то же время весь он хорошо был виден капитану.
— Из эмигрантов?
Откуда еще ему здесь взяться, — с досадой подумал Артемьев, задавая этот ненужный, в сущности, вопрос.