Он брызгал слюной, говорил беспрестанно. Григорию никак не удавалось вставить хоть слово в поток этих гневных выкриков и ругани. Наконец, воспользовавшись паузой, Григорий сказал:
— Мистер Думбрайт, извините, но я ничего не понимаю. Где Воронов?
— Черт его знает. Да и какое это имеет значение — в Берлине или в Москве? Важно то, что из сейфа похищена вся секретная документация. Теперь понятно, откуда просачивалась информация, — предатель давно продался русским. Вот почему один за другим проваливались наши люди.
Босс снова потянулся к коробке с сигарами. Аккуратно обрезал кончик, закурил, откинувшись в кресле.
Григорий сидел молча. Казалось, он растерян и подавлен сообщением Думбрайта. А сердце его пело. Стало быть, его инициатива, представлявшаяся фантастической даже полковнику, оказалась действенной. Спасен от опасности Мишка Домантович, бесценный друг и товарищ, все это время ходивший по лезвию ножа. Теперь, как сказал босс, все провалы припишут Воронову — других русских на время оставят в покое. Одно было не ясно Григорию: действительно ли Воронов похозяйничал в сейфе Шлитсена, или и здесь не обошлось без Домантовича? Впрочем, существенного значения это уже не имело…
Голос босса прервал его размышления:
— Герр Шульц, я настолько взволнован всеми этими неприятностями, что при одном упоминании о Воронове теряю над собой контроль. Это не свойственно нам, американцам, поэтому я иногда ловлю себя на мысли — не пора ли мне на отдых? Мы с вами должны подробно обсудить ваш разговор с Лестером. Я наконец-то получил неограниченные полномочия предложить англичанам достаточно крупный пакет акций «Гамбургско-американского акционерного общества». Конечно, если английская администрация поможет развернуть работы на верфях.
— Но я договорился с Лестером, что он все обсудит со своими коллегами и приедет к вам для окончательного разговора…
— Да, да, он был в Берлине два дня назад, а меня вызвали в Мюнхен, и мы не встретились, — не дал ему закончить Думбрайт. — Я получил хорошую взбучку за Воронова, а уж когда споткнулся, то меня сразу же начали ругать и за медлительность в переговорах с англичанами. Буду откровенен: если удастся завершить дело в Гамбурге — нам многое простится и спишется. Деньги свое сделают. Поэтому я хочу, чтобы вы отправились в Гамбург, не дожидаясь приезда Лестера. Он приедет, потом поедет снова советоваться со своими людьми, и дело затянется. Надо решить все на месте. У меня есть план всех верфей с детальной проработкой того, что нужно восстанавливать. Конечно, все работы будут проводиться как восстановление порта. В Гамбурге свирепствует безработица, и привлечь на свою сторону голодных рабочих не очень трудно. Впрочем, Лестер — хитрый делец, который уже не раз предлагал нам различные услуги. Он знает, как действовать. Организует выступления социал-демократов, а когда начнется ремонт судов, развернут работу мастерские, тогда и акционерное общество перестроит свою деятельность, и никто не станет возражать против этого — как говорится, голод не тетка. «Гамбургско-американское общество» сможет прокормить многих.
Григорий не мог определить линию своего поведения. С одной стороны, очень хотелось еще раз поехать в Гамбург, подробнее узнать о Лемке — он это или не он? Однако теперь это было уже не таким важным. Искала выхода и ненависть к Нунке. Григорий мог нанести ему два болезненных удара: сообщить, как в свое время Бертгольду, кто он такой, то есть раскрыть себя, а еще — рассказать Берте и Гансу, кто настоящий убийца Лютца. Для этого надо поехать в Гамбург, потому что, как только будет сорвана диверсия с отравлением скота в восточном секторе, Нунке заподозрит Григория, потому что никто, кроме него, об этом не знает. Тогда сразу же всплывет история с Вороновым, обыск и все остальное. Словом, нужно уходить, но сделать это красиво.
Слова босса доходили до Григория как сквозь толщу воды. Мысль пульсировала в поисках правильного ответа. Сейчас ни в чем нельзя промахнуться. Завтра, очевидно, состоится его встреча с полковником, и тогда все решится. Значит, надо оттянуть время, выиграть у Думбрайта несколько дней.
— Мне бы хотелось, чтобы вы уехали немедленно, чем скорее это решится, тем лучше для вас… — донеслось до Григория.
— Конечно, мистер Думбрайт, я все понимаю, но мне придется на несколько дней задержаться в Берлине. Я уже назначил деловые встречи. Затем надо еще отчитаться о своей поездке в восточный сектор. Это тоже нельзя отложить. Постараюсь уехать в Гамбург дня через два…
— Ну что ж, договорились.
— Разрешите идти?
— Идите.
— Ну и задал ты мне задачу, — покачал головой полковник.
Они сидели в маленькой уютной комнате. Мягкий розовый свет изливался на низкие розовые диваны, играл на хрустале и фарфоре, которые выстроились в стеклянной горке, как на параде. А на окне, среди серых шелковых занавесок, подпрыгивал в клетке попугай.
— Я все понимаю, но приказ есть приказ — побыстрее забрать тебя отсюда. Теперь все подозрения могут совпасть. Но, с другой стороны… они еще верят тебе. И дел незавершенных немало: Лемке, Гамбург, школа. После побега Воронова Домантовичу, конечно, стало полегче, ты говоришь, его даже прочат в руководители русского отдела. Ну и молодец же ты, Григорий!
— О Домантовиче я узнал от Больмана. Он был пьян, приходилось задавать ему наводящие вопросы. Но даже в пьяном виде этот лоботряс понимал, что рассказывать о школьных делах нельзя. Возможно, какие-то детали найдете на этих пленках. Проявите их, и многое станет понятным.
— Я должен поблагодарить тебя за Воронова от имени командования. Видишь, как получилось: он не только перебежал, но и прихватил важные документы, раздел школу догола, и доволен, старый черт… об одном только мечтает: матушку Россию увидеть. Интересная фигура… А из Москвы требуют поберечь тебя, забрать как можно быстрее…
— Мне нужны еще неделя-две, чтобы завершить то, чего без меня никто не сделает: предотвратить диверсии со скотом и съездить в Гамбург. Я должен увидеть семью Нунке — жену и мальчика. Главное — мальчик. Надо сохранить зерно человечности, которое вырастил в нем Лютц. Спасение мальчика, из-за которого он и погиб, будет незримым, но вечным памятником Карлу. Я чувствую, что из Ганса может вырасти замечательный человек, талантливый художник. Об этом писал Лютц, а отец не позволяет Гансу заниматься живописью. Возможно, они переедут в восточный сектор — там проживает брат Берты…
— Я все понимаю, но боязно отпускать тебя в Гамбург. Ведь может случиться так, что, пока ты будешь в Гамбурге, нам придется предотвратить диверсию с отравлением скота. Может, сделаем так: ты прежде всего отправишься на завод и получишь информацию о том, отравлены ли уже смеси и на какие фермы они отправлены. Потом можешь ехать в Гамбург.
— А если хоть часть товара уже отправлена, мне придется немедленно исчезнуть? А как же Домантович?
— О Домантовиче приказа не было. А вот о тебе все расписано. Приедешь в восточный сектор на машине, а мы организуем тебе «автомобильную катастрофу». Затем, в зависимости от обстоятельств, быстро похороним, как неопознанного, или положим в госпиталь.
— Что и говорить — радужные перспективы. Надеюсь, о «моей смерти» мы договоримся подробнее?
— Пока только уточним место встречи, а день и время — после твоей поездки на завод. Тебе позвонят.
И полковник назвал пароль.