Лемке должен пригодиться
Григорий приказал подать завтрак в номер. Гамбург, этот город ветров, снова вызвал головную боль. Надо привести себя в порядок и до двенадцати часов подойти к такси. Впереди тяжелый день. Голова должна быть свежей и ясной.
Сейчас он позвонит Лестеру, договорится о встрече. Надо назначить ее как можно позже, чтобы успеть съездить в Хазенмор.
— Сэр Лестер, обстоятельства сложились так, что мне снова приходится беспокоить вас в Гамбурге…
— О, конечно, конечно, в восемь я буду у вас.
На этот раз город поразил Григория своей красотой. День выдался солнечный, теплый.
Спустившись по мраморной лестнице, он оказался на залитой солнцем площади, напоминавшей муравейник. Люди сновали во всех направлениях, ползли одна за другой автомашины, преимущественно английские.
Подойдя к стоянке, Григорий немного растерялся. Масса машин толпилась на круглой площадке. Но, присмотревшись, он заметил такси вишневого цвета с серыми колесами. Водитель читал газету, время от времени равнодушно поглядывая на прохожих.
— Свободен? — спросил Григорий, открывая дверцу и быстро взглянув на портрет киноактрисы с ярко-красной лентой в волосах.
— Пожалуйста. Вам далеко?
— Хотел бы ознакомиться с достопримечательностями вашего города. Я приезжий.
— Что бы вы хотели посмотреть?
— Вполне полагаюсь на ваш вкус.
— Тогда садитесь. Мы быстро все объедем, и вы будете довольны.
Машина тронулась и вскоре въехала на мост. Память проворно подыскивала ассоциации. Но все вокруг было залито ярким солнцем, вода переливалась зелеными волнами. Замелькали старые дома, фундаменты которых стояли в воде. Венеция? Нет. Эти холодные улицы и мосты никак не сравнить с солнечной Венецией. И все же он где-то уже видел все это. Тогда, кажется, был дождь и холод… Серебрится, переливается кружево перил, машина миновала мост и плавно едет по улице. Вскоре шофер тормозит у пивного бара. Память сразу пробуждается, и все становится на свои места.
Григорий зашел сюда в тот дождливый ветреный вечер, во время своего прошлого приезда. Замерзшего путника приютили и обогрели. Вспомнилось все: тетушка Эмма, ее больной муж и те молодые немцы, которые спорили о Гансе Брукнере, вызвавшем у них подозрения…
— Приехали!
Белозубая улыбка осветила лицо шофера. Ее тепло передалось Григорию, и он всем своим существом вдруг ощутил — ничего плохого с ним не случится.
Тетушка Эмма все так же сидела у своего прилавка. Посетителей в это время было немного. Григорий и шофер подошли к свободному столику, к ним сразу же подсел белокурый парень. Григорий хорошо помнил его; парень пригласил их повидать мужа тетушки Эммы, который до сих пор лежит, но очень хочет увидеться с ее друзьями.
Не успел Григорий переступить порог маленькой комнатки, как сразу оказался в крепких объятиях.
— Герр фон Гольдринг! — голос захлебывался от радости, человек так крепко прижимал его к себе, что Григорий не мог рассмотреть, кто это. Но голос, голос… Нет, он не мог ошибиться, это был голос Курта.
Наконец мужчина выпустил его из объятий, и Григорий увидел сияющие глаза своего бывшего денщика.
Все волнения и тревоги последних дней куда-то исчезли; Григория охватила безграничная радость. На него повеяло чем-то родным и дорогим.
— Все-таки мы встретились!.. Никогда не думал, что увижу вас… Писал письма Матини и не надеялся… Потом Лидия сказала, что встретилась с вами в Италии и помогает вам… А потом она перестала мне писать, обиделась, что я живу в Германии. Зову ее, объясняю, что должен искупить вину своего народа… А она говорит: это можно делать везде, она тоже не может оставить страну, где родилась, где могилы ее родных. Так и не сговорились. Я уже несколько писем послал, а ответа все нет. Поехать в Италию сейчас не могу, очень много работы.
— Ничего, все образуется. Я говорил с Лидией, она любит тебя, тоже мучается и страдает. Много помогает Чезаре, Джузеппе… Кстати, как они там?
— Марианна теперь жена Джузеппе, его активный помощник. Чезаре, стараниями Матини, был помещен в санаторий, правда, совсем вылечить его не удалось. Лидия писала мне и о какой-то хорошенькой цыганке, они подружились, и Матини от нее в восторге. Ему удалось поставить на ноги ее больную дочь, и Агнесса, так, кажется, ее зовут, души в нем не чает. Наконец-то любовь и счастье поселились в доме Матини. Они ждут пополнения — Агнесса вынашивает под сердцем ребенка. К сожалению, сведения устаревшие, им уже полгода.
— Все, что ты рассказал, очень интересно. Я счастлив, что услышал вести о своих друзьях… Ты знаешь, что привело меня сюда?
— Да, именно мне поручено выяснить все относительно открытия верфи и заняться Лемке…
— Я рад за тебя!
В дверь постучали. На пороге появился Кристиан.
— Приехал отец. Говорит, что Брукнер собирается на рынок в Гамбург. Надо уходить. Я покажу вам его издали.
Григорий почувствовал, как по его телу побежали мурашки. В нем боролись две стихии: азарт охотника, выслеживающего дичь, и осторожность опытного разведчика.
— Герр фон Гольдринг…
— Курт, я не фон и не Гольдринг, я Фред Шульц.
— Простите, господин Шульц, я позвоню вам в гостиницу. Если спрошу, не вы ли давали объявление о покупке бульдога, это означает, что под фамилией Брукнера действительно скрывается Лемке. Вечером мы с товарищами соберемся и решим, как его обезвредить. Зеллер просил, если удастся, доставить Лемке в восточный сектор. Он слишком много знает, может назвать фамилии агентов, которые работают против нас в западном и восточном секторах. Встретимся в десять вечера.
— Сэр Лестер, извините, что мне пришлось вас побеспокоить. В день вашего приезда мистера Думбрайта срочно вызвали в Мюнхен. При всем желании он не мог вырваться в Берлин хотя бы на несколько часов. К сожалению, меня тоже не было в городе, а посвящать еще кого-то в наши переговоры не хотелось.
— Да, да, я понимаю. Мы, англичане, уважаем свое и чужое время, а лишние свидетели, конечно, не нужны. Мне удалось договориться с одним из лидеров левого крыла социал-демократов, которые работают на нас.
— Это прекрасно.
— Он обещал поддержку. Но вы же понимаете: стоить все это будет недешево. Ему придется подкупить кое-кого из руководства, организовывать митинги, выступления ораторов перед безработными. Надо будет подключить и профсоюзных деятелей.
— Сэр Лестер, ведь вы же знаете, американцы — богатые и щедрые. Они не станут торговаться: во все это будут вложены американские капиталы.
— Да, знаю. Но вы ставите передо мной очень сложные задачи. Если я правильно понял мистера Думбрайта, английская администрация должна сделать вид, будто не замечает, как в городе, находящемся под нашим контролем, действует мощное акционерное общество. Иначе говоря, начнет возрождаться немецкая военная промышленность. Наши будущие конкуренты.
— Сейчас мы говорим не о судьбе Англии и английских промышленников, а о вас лично. О том, какие перспективы открываются перед теми людьми, которые будут помогать нам. Отбросим все преамбулы и поговорим откровенно: закрыв глаза и предоставив возможность «Гамбургско-американском обществу» развернуть строительство торгового флота, вы становитесь владельцем крупного пакета акций этого общества, человеком, материально ни от кого не зависимым.
— Но все это может выплыть, и тогда меня будут судить…
— Сэр Лестер, не надо искать осложнений там, где их нет. Обладая крупным капиталом, вы при малейшей опасности сможете уехать в Америку и жить там, мягко говоря, ни в чем не нуждаясь.
— Что вы предлагаете?
— Пакет акций на сумму двадцать тысяч долларов с правом участия во всех формах прибыли.
— Хорошо, договорились. Надеюсь, сегодня вы не спешите и согласитесь полакомиться натуральными бифштексами, от которых отказались в прошлый раз. К тому же я пригласил поужинать с нами представителя ферейна «Урожай», которому предстоит сыграть значительную роль в восстановлении немецкой промышленности. Хорошо, что среди социал-демократов есть еще много немцев, которые не вступают в сговор с вашими победителями. На том и держимся.