— Позови бин-беки из охраны, — процедил Урак.
Через минуту хозарин в синем архалуке припал к ногам Кара-Балаша — каганова коня. Урак спросил только о том, что занимало его.
— Это только головной полон, — пояснил бин-бекй. — В фарсахе позади идут другие урусы. Там больше женщин и детей.
— Сколько?
— Около восьми тысяч.
— Г-м... Продолжайте путь. Бин-беки скатился с холма...
Только что тумены хазар перешли речку Остер. Урак усмехнулся, вспомнив, как удирал со стрежня рыбак, когда увидел летящую к воде огромную лавину вооруженных всадников. Воины пытались подстрелить его, но тот, бешено загребая веслами, успел скрыться в зарослях камыша.
«Наверное, он где-нибудь в этой толпе пленных, — подумал Урак. — Надо бы разыскать его и освободить. Он стал для нас знаком удачи!»
Пленные прошли еще версту. Хазарское воинство давно скрылось за холмами, но пыль все еще висела в воздухе и солнце казалось тусклым и опечаленным.
— Стой! — крикнул всадник в богатой хазарской одежде, тот самый бин-беки, что докладывал Ураку о полоне. — Разобрать оружие и брони!Дозоры — вперед!
Во все стороны ускакали тройки конных воинов.Охранники, торопясь, освобождали пленных от пут. Те бросались к повозкам. Через полчаса несколько тысяч вооруженных руссов в доспехах и со щитами выстроились и двинулись вслед за туменами хазар. Большой отряд всадников в хазарском вооружении прикрыл фланги русской дружины.
Женщины с детьми бегом подались к ближайшей роще...
Ишан Хаджи-Мамсд тонко разбирался в душах людей, а уж Урака знал особенно хорошо. Именно в момент радости он и намекнул властителю о своем опальном родственнике Гадран-хане. Раны, оставленные на его теле руссами и уграми, заживали, и молодой честолюбивый хан жаждал славы и подвигов. Ишан Хаджи-Мамед понимал его.
Урак, размякший сердцем от побед и удач, не им добытых, благосклонно изрек:
— Назначаем Гадран-хана бин-беки первой тысячи в тумене Неустрашимых.
Гадран-хан долго целовал сапог властителя. Он готов броситься грудью на любые толпы врагов: Неустрашимые были самыми доблестными богатурами Хазарии после тургудов Шад-Хазара и ал-арсисв!
Гадран-хан мечтал о том; сколько теперь рабов достанется ему из той толпы пленных, которую они повстречали только что на своем пути.
Вновь назначенный военачальник соколом сидел на тонконогом поджаром коне. Тысяча Гадран-хана шла во главе всего хазарского войска. Какая честь!
У каменного идола старых времен, у выхода из глубокой лощины, возвышался высокий курган — покойный мир неведомого богатура. Бин-беки хлестнул коня плетью. Тысяча перечила в галоп.
Но... опережая хазар, на вершину кургана выметнулась группа всадников в сверкающих на солнце доспехах. Передний держал в руке огромный багряный стяг. Полотнище колыхал ветер, и серебряный барс на алом поле казался живым.
Хазары враз осадили коней. Тысячи глаз устремились на грозный боевой знак, и тысячи грудей выдохнули одновременно:
— Каган Святосляб!..
И выдох этот был подобен шуму листьев, встревоженных внезапным порывом ветра.
Урак покачнулся в седле: густая жаркая кровь толкнулась в затылок.
«Конец!..» — подумал он с ужасом, но все же нашел в себе силы громко и властно приказать:
— Гадран-хан!.. — Рука кагана-беки показала на вершину кургана.
Вырвав из ножен меч, молодой бин-беки тяжело поскакал вперед. Он не ведал, скачут ли за ним его Неустрашимые. Какое-то страшное безразличие владело им. Он не видел, как из-за кургана выплыла червленая связь богатырских щитов... Гадран-хан вышел из этого оцепенения, когда, открыв широко глаза, увидел быстро наплывающее жало копья. Сознание обреченного четко отметило взлетевшую со сверкающего острия пеструю бабочку, а обострившийся слух уловил веселый стрекот кузнечиков в душистой весенней траве...
— О Аллах... Жи-и-ить... — прошептали губы молодого хана.
Старый волк насторожился, легкой тенью скользнул в кусты. В утренних сумерках послышался отдаленный топот копыт. Он нарастал. Зверь, проживший на земле много лет, сразу определил, что это скачут не дикие кони: звон удил, доспехов и оружия выдавал их.
Вставала холодная заря. Росой покрылись высокие травы. По волглой степи наметом летели кони. Всадники подгоняли их ударами хлыстов. Всадников было не более полусотни — избитых, израненных, смертельно уставших. Погоня давно отстала...
Каган-беки Урак остановил коня: могучий Кара-Балаш был в пене. Здесь, где на много фарсахов вокруг все было видно как на ладони, хазары сделали привал.
Старый каган мрачно смотрел на остатки своего некогда могучего и многочисленного войска. Ишан Хаджи-Мамед, Асмид-эльтебер — один из любимейших родственников, ласковый и послушный, — пять тургудов и несколько десятков ал-арсиев: это все, что осталось под его бунчуком... Впрочем, и бунчука не было тоже — он достался урусам...
Урак вдруг почему-то отчетливо вспомнил, что именно сегодня исполнилось ровно пятьдесят лет, как он взял в руки Меч Хазарии. Ярко всплыли в памяти малахитовые кубки на красном бархате. Испытание... и своей волей он выбрал себе семьдесят лет царствования на золотом троне кагана-беки...
«Аллах и на этот раз спас меня, — подумал старик. — Значит, жить и водить тумены мне еще предстоит очень долго...»
Урак с трудом сошел с коня.
Воины жадно пили из холодного родника, журчавшего под ракитовым кустом. Потом напоили коней.
Волк, затаившийся в двух шагах, не пошевелился, ничем не выдал себя: ветерок тянул в сторону зверя, и кони не почуяли его.
Хазары вытащили из курджумов куски холодного мяса, стали жадно рвать его зубами. О кагане-беки никто не вспомнил. Задохнувшись от гнева, Урак ткнул кулаком в лицо ближайшего ал-арсия и вырвал у него еду. Воин взвился, хватаясь за рукоять кинжала. Каган тоже вскочил, вырвал из ножен меч, чтобы собственноручно наказать дерзкого.
— Х-х-ха! — взметнулся искрящийся золотом клинок.
Но один из товарищей обреченного, взвизгнув, махнул кривой дамасской саблей! Голова кагана отделилась от туловища, ударилась о землю, подпрыгнула и покатилась в ковыль, удивленно поводя круглыми орлиными глазами.
Двое дерзких встали рядом с обнаженными клинками в руках: они решили дорого продать свои жизни. Но... на них никто не собирался нападать...
Ишан Хаджи-Мамед облегченно вздохнул, припал к земле и простер руки к востоку:
— О Аллах Всемилостивый и Всемогущий! — Голос ишиана был звонок и раболепен. — Прими покорность нашу и дай благость Хазарской земле! О Аллах Всевидящий и Предрекающий! Ты все увидел и все предрек! О Аллах...
Асмид-эльтебер засмеялся.
Ал-арсии минуту поволновались, потом все разом бросились к обезглавленному телу, сорвали с него богатую одежду, сапоги, доспехи. Воины-мусульмане быстрыми руками отрывали от роскошного архалука драгоценные камни и жемчуг, разломили на части серебряный с изумрудами боевой пояс — дивное деяние арабских мастеров! Кагановы воины рвали друг у друга усыпанные алмазами ножны меча. Дрались.
Хладнокровные тургуды завладели золотым шлемом Урака и пытались снять перстни с рук сраженного. Но кольца не снимались — за долгие годы они вросли в плоть. Тогда один из воинов-иудеев кинжалом отрубил узловатые старческие пальцы и поделился с товарищами богатой добычей...
Солнце уже взошло, но стена непроницаемых лиловых туч скрывала его от людей. Где-то вдали пророкотал гром: хазары испуганно оглянулись в ту сторону, вознесли молитвы своим богам, отшатнулись от трупа,стали пятиться.
Кони ржали испуганно. Кочевники взлетели в седла. Скакуны понесли их вдаль, в родные степи, подальше от страшной урусской земли... Старый колченогий волк вышел из засады. Огляделся. Кругом стояла тишина. И тогда зверь, захлебываясь от жадности, стал глотать дымящуюся кровь, вытекавшую из мертвого оскверненного тела еще сегодня одного из самых могучих властителей Великой Хазарии — Кагана-беки Урака Непобедимого и Разящего!