— Воля аллаха… выпало ему прямо в мечети испустить дух: на минарете он упал, а на террасе мечети преставился… быть ему, значит, в раю… Смерть тоже ведь — милость божья.
Тут в разговор вступил имам.
— Рассветет — и будет уже пятница[6]. Бог даст, доживем до утра и совершим праздничное моление. Это тоже проявление милости аллаха к нашему праведному суфию. Сообщите всем близким и дальним, пусть завтра, собравшись на праздничный намаз, все многочисленные правоверные наших мест примут участие в джанозе[7] по нашему покойному суфию. Тогда легче ему будет предстать перед всевышним. И еще одну особенность судьбы нашего суфии мы не должны упускать из внимания. Суфий дожил до возраста пророка[8] и, кроме того, из мира временного перешел в мир вечный, никогда не имея детей. Я думаю, все захотят совершить благодеяние и примут участие в похоронном обряде.
Тогда опять заговорил Карим-каменотес.
— Справедливы и правильны слова имама. Все вы знаете, что суфий был праведным человеком, искренним и душевным. Найдется ли человек, который был бы обижен им, и человек, у которого он взял бы и не отдал?
— И мухи не обидел за всю жизнь!
— Да, справедливы слова имама. Где рождение, там и смерть. Суфий всегда помнил о смертном часе. Однажды он мне, как соседу, высказал свое завещание. «Сосед, — сказал он, — у меня, не считая старухи, нет более близкого человека, чем вы. Сердце мое чует, что едва ли я доживу до возраста пророка, хотя, разумеется, ведомо это одному лишь аллаху. Так вот, деньги на похороны и поминки мною припасены, да и саван для меня не придется искать, я все приготовил…» Так он мне говорил, будто знал, что скоро умрет. Я ему сказал, что надежды лишен один только сатана, а человек, пока дышит, надеется, и, бог даст, вы доживете еще до ста лет… И знаете ли, как он мне на это ответил? «Абу Муслим, рожденный под счастливой звездой, и то не вечно жил на свете… Нет, когда придет мой последний час и я умру, в тот же день заверните меня в саван и похороните, а могилу как следует притопчите ногами».
— Зачем же затаптывать могилу? — я тогда не удержался от смеха. Прошу простить меня, господин имам и все правоверные, но слова его показались мне смешными.
— Да затем, чтобы грешник, раб божий суфий, не вздумал больше возвращаться в этот ложный мир. Затопчите мою могилу, чтобы крепче была…
— Святой человек был наш суфий…
— Терпеливый, стойкий был человек…
— Всем делал только добро…
— Никого не обидел…
— Надо всем принять участие в похоронах и поминках…
Посоветовались, посоветовались и решили нести покойника в его хибарку, домой. Пять-шесть сельчан во главе с Каримом-каменотесом двинулись печальной процессией к дому суфия. Пока шли, негромко переговаривались между собой.
— Труднее всех теперь будет его старухе.
— Да, плохо, когда в старости один из супругов умирает, а другой остается жить. У нее ведь нет никого, кто бы позаботился о ней.
— Несчастные, прожили жизнь на этом свете, а детей так и не завели.
Перед калиткой замолчали, кое-как протиснулись в нее вместе с покойником.
— Сразу в дом понесем?
— Как бы не перепугалась старуха, надо предупредить.
— А что же нам делать? Все равно ведь должна узнать…
— Давайте положим его пока во дворе, а вы, Карим-ака, потихоньку зайдите и с осторожностью сообщите несчастной о случившемся.
Дворик был маленький, окруженный со всех сторон домами соседей, узкий и кривой, не двор, а клетушка. Глиняная, приземистая кибитка в одну комнатку, рядом кухонька, крытая сухим камышом, в ней очаг. Стены и потолок ее покрыты копотью. Как на ладони, тут все богатства, все кухонное добро: висящий на гвоздике грязный мешочек с солью, сшитая из старых лоскутков рукавичка, браться за горячее, грудка кизяка, котелок с тюбетейку, чугунный кувшин для воды…
Услышав движение во дворе, старушка крикнула из комнаты:
— Эй, кто там? Это вы, суфий?
— Должно быть, она дожидается своего суфия… — негромко отозвался на это Карим. — Ну делать нечего, что случилось, то случилось, надо идти.
— Кто там? — повторила старушка, — почему вы не откликаетесь, суфий?
Теперь она выбрела на терраску и начала всматриваться в сумерки. Ей, состарившейся, с ослабевшим зрением, нелегко было, как видно, сразу узнать стоявшего перед ней человека. Наконец она поняла, что это вовсе не ее суфий.
— Кто вы такие?
— Это я, ваш сосед Карим.