Наслаждение безмятежностью прервали чьи-то торопливые шаги сзади. Наташа оглянулась. К ней приблизился молоденький и довольно симпатичный кавалергард.
— Наталья Федоровна, объявили танцы, — сказал он срывающимся от волнения голосом, — не подарите ли мне первый танец? — И робко протянул ей руку.
«А давно ли у тебя, мой мальчик, молоко на губах обсохло», — не без удовольствия подумала Наталья, но вслух произнесла, улыбаясь обворожительно. — А известно ли вам, молодой человек, что танец нужно заслужить? — Она наклонила голову влево, чуть приподняв правую бровь.
— Скажите как?!
— Принесите мне бокал шампанского.
— Одно мгновение, — радостно воскликнул юноша.
— Не торопитесь, — с нотками смеха продолжила Лопухина, — нести нужно не в руках, а на голове! Знаете, как на востоке кувшины носят? — Она подняла ладони над своей пышной прической, игриво взирая на нежданного ухажера. — И руками не держать! Сможете?
— Я попробую, — приуныв, произнес паренек.
— А мы проследим, чтоб не жульничал, — с ликованием подхватили, подошедшие во время их беседы, друзья застенчивого кавалера. И шумная троица зашагала к дому.
Но едва Наташа повернулась, чтобы продолжить прогулку в прежнем направлении, как перед ней возникла фигура Нила Акинфова.
— Натальюшка, друг наш, на что-то вы нас оставили одних, без света ваших прекрасных глаз?
— Ах, оставьте, Нил Тимофеевич, вам всем и без моих прекрасных глаз было очень весело вести разговоры о невиданных корабельных орудиях, бьющих… на сколько, вы говорили, ярдов? — с наигранным возмущением ответила Лопухина.
— Помилуйте, сударыня, только и перемолвились парой словечек, и то все Пашка начал, — оправдываясь, пробасил Нил и развел руками.
— Хорошо, прощены, но только не приставайте ко мне больше с вашими упреками, — распахивая все еще густые и длинные, на зависть соперницам, ресницы, отмахнулась Наталья и раскрыла веер. Ее синие глаза в белой ночи казались черными, и в этих черных омутах готов был сходу утонуть Нил Акинфов.
— Позвольте тогда, в знак прощения вашего, поцеловать вашу прелестную ручку, — и он наклонился, потянувшись за ее рукой, затянутой в голубую, шелковую перчатку.
Наташа грациозно отдернула руку. — Не много ли вы хотите, любезный Нил Тимофеевич? — Смеясь, хлопнула веером по его сложенным трубочкой губам. Она уже начала подумывать, как бы ей избавиться от надоевшего воздыхателя, как услышала позади себя громкий хохот и обернулась. Шагах в семи от нее стоял расстроенный кавалергард с опущенной головой. По его волосам, по аксельбанту, пенясь, стекало шампанское, у ног осколки разбитого бокала, а по сторонам довольно гогочущие сослуживцы. Всплеснув руками, искренне рассмеялась и Наташа. Видимо, ободренный ее смехом юноша поднял голову и сделал несколько шагов.
— Может, хоть в награду за мои мучения, вы все-таки подарите мне танец? Не умею я бокалы на голове носить.
— Нет, милый юноша, вот, когда научитесь, тогда и потанцуем, — но в благодарность за развлечение она легонько провела пальчиком по его гладкой щеке, и быстрыми шагами направилась к дому.
Едва войдя в залу, Наташа сразу окунулась в пьянящую атмосферу праздника, бала, танцев. Быстрее забилось сердце, и все в ней взметнулось и полетело в такт музыке вальса.
— Ах, какой праздник, какая пара! — воскликнула подошедшая женщина, пышная, цветущая, разрумянившаяся в танцах.
— Да, Марьюшка, чудесный вечер! — с легким вздохом ответила Наталья. Достала веер из страусиных перьев и поднеся его близко к лицу, принялась рассматривать танцующих, прикидывая, с кем бы она предпочла пройтись в вальсе, а с кем отплясать кадриль.
— Это ваш платок? — галантно улыбаясь, высокий, чрезмерно сухощавый, но широкоплечий мужчина преклонных лет, протягивал ей шелковое воздушное облачко с вышитыми золотом и серебром вензелями «НЛ».
— Спасибо, Андрей Иваныч, — одарив мужчину благодарной улыбкой, Наталья двумя пальцами подхватила платок. — Должно быть выронила, когда доставала веер.
Мужчина выверенным движением опытного придворного склонился в легком поклоне, ровно как того требовал этикет, и удалился.
— Страшный человек, — прошептала изменившаяся в лице Марья Наумова, — дьявол в образе состарившегося ангела! Если не знать, чем он занимается, то и в голову не придет (1).
— Ему раскрывают душу в приватной беседе даже те, кто прекрасно осведомлен о его должности — вот, что удивительно… — ответила Наталья. — Но, к счастью, мы его знаем только со светлой стороны. Так к чему бояться?! Достаточно, просто помнить, кто он.
Лопухина веселым взглядом окинула вокруг.
Среди нескольких десятков кружащихся пар мелькало воздушное платье невесты. Аня танцевала с мужем. Новоиспеченная графиня Бестужева была безупречна: прекрасная осанка дополнялась изящной легкостью, плавностью движений. Стороннему наблюдателю могло показаться, что она и вовсе не касалась в танце белого мрамора пола, а парила в воздухе на широком кринолине. Михайло Бестужев, с неловкими грубоватыми движениями, представлял собой невыгодный контраст супруги. И он не отводил мальчишески влюбленного взора от жены. Это в его-то пятьдесят пять!
«Счастья тебе, Аннушка!» — улыбнулась Наташа и перевела взгляд на стоящих в кружке и живо беседующих солидных государственных мужей. Был с ними и Степан Васильевич. Он не проявлял такого бурного возбуждения как, к примеру, активно жестикулирующий граф Воронцов. Лишь иногда вставлял пару слов и смеялся вместе со всеми. В отдалении мрачным вороном застыл хмурый Алексей Петрович Бестужев (2).
— Разрешите вас пригласить?
Наталья чуть вздрогнула от неожиданности. Статный вельможа в расшитом драгоценными камнями камзоле протягивал ей согнутую в локте руку. Граф Петр Шувалов (3). Она кивнула и положила свою ладонь поверх его. Они прошли в гущу танцующих и понеслись в вихре вальса. Потом была кадриль, потом мазурка… Пары отплясывали доупаду, не жалея ни туфлей, ни ног, обменивались партнерами. После очередной рокировки Наташа неожиданно оказалась в объятиях собственного мужа.
— Может быть, моя прелестная супруга осчастливит танцем и меня? — сдержанно улыбаясь, Степан задал вопрос, по сути, риторический. Ведь они уже танцевали. Наташа, лучезарно улыбнувшись, склонила голову.
— С радостью, мой дражайший супруг!
Она смотрела с нежностью в его добрые, смеющиеся, карие глаза, и человек несведущий мог бы подумать, что они идеальная пара.
Объявили перерыв. Гости вернулись в столовую залу и начали занимать свои места. Наташа подошла к Бестужевой.
— Ты счастлива? Я так рада за тебя!
— Спасибо, милая. Мишенька так внимателен и нежен ко мне. Да, я счастлива! А ты не скучаешь ли у меня в гостях? — воскликнула Аня, обмахиваясь веером, лицо ее разрозовелось после танца, глаза блестели.
— Что ты, все просто чудесно. А поскучать и при желании не дадут, — Наташа прыснула, прикрывая лицо веером, и вкратце рассказала Ане анекдот, случившийся с наивным кавалергардом.
— Зачем же ты так осадила мальчика, Наташа, — смеясь, сказала Аня. — Он собой славный?
— Вполне!
— Так и потанцевала бы с ними, кто знает, может, завязался бы роман, — непонятно в шутку или всерьез произнесла Бестужева.
Лицо Лопухиной стало серьезным:
— Нет, ты ведь знаешь, я храню верность.
— Кому, Степану или… — начала было Аня, но осеклась и кинула на подругу раскаянно-извиняющийся взгляд. Но Наталья Федоровна не собиралась грустить в этот вечер.
— И одному, и другому, — рассмеявшись, ответила она.
Анна Гавриловна облегченно вздохнула.
— А если серьезно, Наташ, я все никак в толк не возьму, чем тебя Степан всегда не устраивал. Недурен собой, душою чист, и стоит тебе посмотреть на него поласковее, так и дышать в твою сторону боится.