Миновав густые, почти непролазные кусты сирени и малинника, Микола увидел низенький забор. Не долго думая, перемахнул через него — и остолбенел. Он узнал двор, в котором очутился. То была усадьба Язепа Дубинца, старшего гарнизонного повара, бывшего батрака пана Ползуновича-Вальковского.
«Чтоб тебя громом побило! — выругался Скакун, тихо отступая в глубь двора. — Из огня да в полымя».
Он подкрался к забору, намереваясь снова прыгнуть в кусты сирени, и увидел немцев. Они осторожно двигались по саду, приглядываясь к каждому дереву, к каждому следу.
«Поздно. Э-эх, да будь что будет!» — Микола круто повернулся и легкими неслышными шагами поднялся на крыльцо...
...Стрельба, видимо, напугала гарнизонного повара, и он, спасаясь от случайной пули, лежал на полу, на пестрой домотканой дорожке. Увидев на пороге вооруженного человека в белом, Дубинец сел и испуганно уставился на непрошеного гостя.
А гость настороженно обвел глазами комнату и тихо сказал:
— Добрый вечер, дядька Язеп.
Язеп вздрогнул, будто его толкнули в грудь, испуганно пробормотал:
— Но я... Я вас не знаю! Что вам от меня нужно?
— А я тебя знаю. Ты работаешь в гарнизонной столовой? Ну, вот. А надо мне немного. Я ранен и не могу идти. Спрячь меня, пока все стихнет.
— Но — кто вы?!
— Микола Скакун. Разве не узнал?
Лицо Язепа стало серым. Скакун! Откуда взялся тут этот человек? И что ему надо?
Язеп испуганно посмотрел на замерзшие окна. Сейчас немцы могут ворваться в хату, и тогда... тогда ему виселица!
Язеп бросил быстрый взгляд на стену, где висела немецкая винтовка. «Да, да. Только так...» Воровато взглянув на Миколу, он одним прыжком оказался возле стены и, сорвав с крюка винтовку, лязгнул затвором.
— Вот ты как! — Скакун схватился правой рукой за автомат, но тут же опустил ее. Поздно. Дуло винтовки враждебно и холодно глядело ему прямо в лицо...
...За всю войну он, Скакун, кажется, впервые увидел смерть так близко, и сердце его на миг остановилось. Но только на миг. Ступив шаг вперед, он, задыхаясь, крикнул:
— Изменник! Выродок! За черпак вонючего супа убиваешь своих же людей?
Ствол винтовки качнулся, холодный черный глаз смерти исчез.
— Ты... ты не имеешь права! — услышал он злой, но растерянный голос Дубинца. — Я никогда никого не убивал...
Скакун отступил на середину хаты, широко расставил ноги, опустил руки. По пальцам его левой руки сразу же побежали красные ручейки. Крупные капли крови, словно рубиновые бусы с оборванной нитки, часто сыпались на чистый белый пол.
— Ну, чего же ты онемел? — презрительно посмотрев в глаза повару, снова спросил Скакун.
— Я... я... — Язеп вдруг испуганно посмотрел на печь, где, забившись в темный угол, неподвижно сидела его жена, потом бросил винтовку, схватил с вешалки белый халат и разорвал его на широкие длинные полосы. — Разреши, я перевяжу. А то...
Микола, пошатываясь, подошел к скамье, сел и закрыл глаза. Непреодолимая слабость вдруг овладела им, и ему уже не хотелось ни смотреть на человека, который минуту назад хотел его убить, а теперь вот неумело перевязывал ему руку, ни думать о том, чем кончится для него эта неудачная морозная ночь...
Он не раскрыл глаза и тогда, когда Язеп кончил перевязку. «Плохи дела», — посмотрев на бледное лицо партизана, вздохнул Дубинец. Он вытер рукавом его взмокший лоб и, взяв в руки винтовку, сел на табуретку у двери...
Так, неподвижно, прислушиваясь к каждому звуку на улице, Язеп просидел почти до утра. Потом осторожно подошел к Миколе и тронул его за плечо.
Скакун вздрогнул, испуганно раскрыл глаза и оглянулся, видимо, не сразу уяснив, где он. Увидев перед собой Дубинца с винтовкой в руках, снова презрительно усмехнулся.
— Уже? А не рановато? Комендант еще спит. Или сам решил прикончить?
— Идем, — глухо отозвался Язеп и отступил в сторону, давая Скакуну дорогу.
Скакун спокойно переступил порог, остановился на крыльце. Луна уже была высоко. Белые яблони в саду стояли неподвижно, и вся земля, залитая слабым голубым светом, была красива до слез.
Скакун развернул плечи и, посмотрев на Язепа, сказал:
— Веди, что ли!
Язеп, опустив голову, тихо сказал:
— Иди. Через сад до гумна. А там... куда хочешь... Там лес начинается. Иди же! — неожиданно повысил он голос.
Микола медленно повернулся лицом к своему конвоиру. Тот стоял, неуклюжий, как обломанный грозой дуб, и смотрел вниз, на носки своих огромных сапог.
И Микола понял, что этот человек говорит правду, что он отпускает его.