Кулсубай всегда чувствовал себя беспомощным перед плачущей женщиной.
— Будь благоразумной, бисэ!
— Не буду благоразумной! — взвизгнула Бибисара и, вскочив, с воинственным видом шагнула к Кулсубаю. — Чем я хуже Гульямал? Она тоже в отряде!
«Не влюбилась ли она в какого-нибудь нашего джигита?.. Если влюбилась, то с ней не сговоришься!»
— Послушай, мулла, появятся в отряде всякие там бисэ-сэсэ, и начнутся бабьи раздоры, не так ли? — спросил командир Мазгара.
— Лишь бы вела себя скромно, а так пусть остается, — сказал без раздумья Мазгар-мулла.
Ординарцы, столпившиеся вокруг, просияли, зашептались.
«Как увидят красивую бисэ, так обо всем на свете забудут!..»
— Ладно, сестренка, согласен, — сказал Кулсубай. — И вот тебе первое поручение: возвращайся в Сакмаево, разузнай, где Хисматулла. Он мне безотлагательно нужен, Хисматулла.
— А где я вас найду, агай?
— Здесь, в поселке, останутся дозорные, а весь отряд расположится в горах. Дозорные и проводят тебя в наш лагерь.
И, не попрощавшись, — дескать выполняй приказ, — Кулсубай убыстрил шаги, пошел с муллою на пепелище. От старательского поселка, всегда суетой напоминавшего Кулсубаю муравейник, остались кучи золы, обугленных головешек. Опаленные пламенем березы покривились, как бы застыв в судорогах страдания. Внизу, у реки, лежали деревянные желоба и вашгерды, но теперь они никому не нужны и уже покрылись в забытьи пылью. Лишь на противоположном берегу Юргашты, в отрогах горы, были наспех вырыты землянки, и в них ютились чудом спасшиеся от дутовцев люди. Там курились сизые дымки из труб очагов, стучал топор, смеялся беспечно, звонкоголосо ребенок. Кулсубай понимал, что и они, старатели с семьями, здесь жить не останутся, уйдут туда, где есть работа и хлеб. На прииск пришли в поисках счастья… Не разбогатели, но остались живыми — разве это не щедрый подарок судьбы?.. И опять пришел срок уходить на новое место в погоне за счастьем. Эх, до чего жизнь сурова!..
Кулсубай решительно сорвал с плеч погоны, с черной барашковой папахи кокарду, бросил их в пепел.
— Отрекаюсь!.. Дутовцы — враги нашего народа!
16
Жены Хажисултана встретили беглянку с негодованием, осыпали попреками, насмешками. Гульмадина и Шахарбану так и вцепились в бедняжку:
— Где пропадала? Бесстыжая!..
— Вернется отец Шаяхмета[26] из Оренбурга, он тебе задаст пылу-жару, выпорет кнутом, привязывай заранее кору к ребрам и спине.
— Можно ли бисэ скакать на жеребце? Срам!..
— За тебя и нам влетит от отца!
Старшая жена Хуппиниса попыталась вмешаться в свару, навести порядок:
— Уймитесь! Укоротите языки! Если Бибисара верхом на лошадь села, то это не грех — в старину были женщины-воины.
Капризные Гульмадина и Шахарбану ее не послушались, гнули свое:
— Смотрите, как свинья вымазалась! Волосы нечесаные! Кто поверит, что она молодая жена бая?
— Валялась, наверно, с кем-нибудь под кустом! — уколола Шахарбану.
Бибисара сидела на нарах, поджав ноги, и плакала, как провинившаяся девочка.
Раскачивая крутыми, мясистыми бедрами, Гульмадина подкралась к ней:
— Чего расхныкалась? Вспомнила, поди, сына нищего Хакима, того самого вшивого Загита?
— Конечно, чужой парень слаще законного мужа! — подбавила Шахарбану.
Хуппиниса была уязвлена неповиновением младших жен и гневно закричала:
— Хватит! Прекратите! А вы-то что вытворяли в огороде с дутовскими офицерами? Скажу отцу Шаяхмета, он вас обеих постегает плетью!
— Ну и жалуйся! — огрызнулась Гульмадина, но притихла, быстренько ушла из комнаты. За нею поплелась Шахарбану, багровая от злости.
— Чего напрасно слезы лить! Сама виновата! Где пропадала два дня? — Хуппиниса говорила ласково, и Бибисара с благодарностью подняла на нее опухшие глаза. — Иди умойся, причешись, надень платье. Аллах даст, вернется из Оренбурга отец Шаяхмета, а ты чистенькая, вот он и раскиснет!..
Как в воду глядела Хуппиниса — после обеда застучали копыта лошадей и колеса тарантаса за воротами, распахнулась со скрипом калитка, послышался дребезжащий голос Хажисултана:
— Эй, вы, бисэ, почему не встречаете отца своих детей? Или подохли все, толстомясые?
Жены, как ошпаренные кошки, выскочили на крыльцо, бросились к повелителю с радостными возгласами, с заученными улыбочками.
А Бибисара забилась в горнице за занавеску. Что будет, то и будет, а хуже не будет… И что за проклятая доля женщины-мусульманки! Выдают замуж по сговору за нелюбимого, но богатого. Правильно в народе говорят, что старый муж заманивает в объятья калачом, а молодой — кнутом… Четвертой женою ветхому старцу подкладывают шестнадцатилетнюю девочку, наивную, доверчивую. А молодой джигит, желанный, единственно дорогой на свете, отвергнут, унижен. Где же божья справедливость, где благоволение аллаха?.. Дом Хажи-султана сущий ад. «Этой ночью со стариком все равно не лягу!» — решила Бибисара, но тотчас перепугалась. Учили ее в детстве, что за спиною каждого человека всегда стоят незримо два ангела и один записывает на скрижалях его добрые поступки, а другой — грехи. Не страшное ли это прегрешение — оттолкнуть мужа, пусть нелюбимого, пусть старого, но законного, с которым Бибисару соединил никах? Гореть ей за такое нарушение священного договора — никаха — в вечном огне и никогда не выбраться из ада.
26
Жены называют Хажисултана, по мусульманскому обычаю, отцом старшего сына или отцом младших детей.