«Никогда ты мне этого не говорил! А понять твой характер, самодур ты бешеный, немудрено…»
— Оценят, оценят Кулсубая!.. Поймут и в Москве, и в Оренбурге, что Кулсубай бескорыстный борец за счастье башкирского народа!.. Да ты пей чай, земляк! — Собственноручно он налил из остывшего медного чайника густого взвара сушеных ягод малины и рябины в чашку, поднес Загиту.
— Башкортостану дана советской властью и Лениным автономия, — продолжал Загит. — Наказаны красные командиры, обижавшие башкирских всадников. Теперь между русскими и башкирскими, а также татарскими красноармейцами установились добрые отношения. А вот в Стерлитамаке формировали башкирский кавалерийский полк, и мобилизация не потребовалась, добровольно явились джигиты на своих лошадях.
Сперва Кулсубай слушал заинтересованно, но через минуту на лице его резко обозначилось всегдашнее недоверие к людям.
— Если я вернусь в Красную Армию, не потащат меня в трибунал за мои…
«…Преступления!» — мысленно подсказал Загит.
— …за мои увлечения?
— Если открыто покаешься в содеянном и дашь присягу честно воевать за народ, то никто и пальцем тебя не тронет! Реввоенсовет армии издаст особый приказ.
— За какой народ воевать честно? За башкирский? — Ноздри Кулсубая дрогнули.
— За советский народ! А советский — это и башкирский, и татарский, и чувашский!.. Советский — это единое! — Загит очертил рукою широкий круг перед Кулсубаем. — Это всеобщее!..
— Земляк, ты меня не заманиваешь ли, чтобы поймать на крючок?
— На крючок тебя, земляк, уже подцепили колчаковцы! — ехидно заметил гость. — Банды этого кровопийцы Колчака сжигают башкирские аулы… Отшатнись от них, пока не поздно, Кулсубай-агай! Поедем вместе к красным богатырям!
Кулсубай тяжело вздохнул.
— Не торопи меня, земляк! Надо посоветоваться с джигитами.
— А они будут ждать твоего окончательного слова — привыкли повиноваться.
— И все-таки не торопи! Я должен подумать. Так что хватит об этом толковать. Объявлю тебе решение, а ты меня не подталкивай!.. — И Кулсубай оживленно спросил, чтобы показать, что повернул разговор в другую сторону: — Из Сакмая получаешь вести?
— Нет.
— Весною я был там с джигитами. Бибисару отвезли туда, оставили у Фатхии-абей на излечение. Подлец Сафуан ее тогда подстрелил, правда, случайно, — целился в тебя…
У Загита лицо покрылось жарким румянцем, с усилием перевел дыхание, осведомился подчеркнуто безразлично:
— Тяжелая рана?
— Поправляется! Все о тебе вспоминает. Полюбила она тебя, земляк.
— А Хажисултан-бай?
— Да что ей Хажисултан-бай! Ушла бесповоротно из его дома. Вольная птица!.. Тебя любит, одного тебя!
О Бибисаре Загит не мог бы спокойно говорить даже с верным другом, тем более не собирался откровенничать с Кулсубаем и потому деловым тоном спросил:
— Где Гайзулла?
— У красных! Ушел с обозом. В ауле, земляк, остались старики, старухи и женщины с детьми. Все джигиты у красных! Даже Нигматулла и младший сын Хажисултана Шаяхмет в вашем лагере. Радуйся, земляк!..
— И тебе, агай, пора идти по их следу, — посоветовал Загит.
— Беда, что я всегда прокладываю свою дорогу по целине, — отшутился хозяин, гулко хлопнул в ладоши, велел вбежавшему ординарцу принести кумыса и казы.[30] — Угощайся, земляк, и возвращайся в батальон. О своем решении я сообщу тебе своевременно.
27
После встречи с Загитом, встречи неожиданной и пока что безрезультатной, Кулсубай начал пристальнее приглядываться к белым генералам и все чаще и чаще своевольничать. Генерал Белов приказал ему совершить набег на красные полки под Стерлитамаком, — Кулсубай ослушался и увел отряд за Урал.
К нему стекались со всех сторон беглые белые солдаты и джигиты из разоренных колчаковцами башкирских аулов. Кулсубай создал в отряде четыре эскадрона и усердно, повседневно обучал всадников стрельбе на скаку, рубке, умению вести разведку, вплавь с конем форсировать реки.
Четыре приказа генерала Белова он не выполнил, наконец мятежника вызвал в штаб, в село Каран, генерал Элдарин.
Кулсубай не оробел, взял с собою самых надежных и самых отчаянных телохранителей и поехал в Каран.
Поздним вечером всадники подъехали к селу. Кулсубай еще толком не знал, зачем он едет к Элдарину, о чем станет говорить с ним, но уже не мог остановиться: так сорвавшийся со скалы камень неудержимо катится в ущелье, увлекая за собою песок и гальку.
В штабе адъютант, учтивый офицер, вытащил из кармана френча часы, демонстративно щелкнул золотою крышкой.