— Вы улавливаете в этом хоть какой-то смысл? — спросила Мунира Фарадея.
Тот печально помотал головой.
— Не думаю, что серпы-основатели были настолько недалекими людьми, чтобы создать сложный шифр, а затем забросать дешифровщика бессмысленными загадками. У нас уже есть одна загадка — стихотворение. Шифр должен быть более прямолинейным.
Когда компьютер выплюнул им «Зонтик Баклажана Победного Полета», исследователи сдались.
— Чем пристальнее ты изучаешь случайные сочетания, — объявил Фарадей, — тем больше простые совпадения начинают выглядеть как обдуманное намерение.
Но слово «полет» не выходило у Муниры из головы. Да, оно появилось случайно, но иногда случайности ведут к замечательным интуитивным прозрениям и потрясающим открытиям.
Картографическая комната библиотеки на самом деле не содержала никаких карт. Вместо них посередине зала вращался голографический глобус Земли. Несколько движений пальцами на контрольной панели — и любой участок глобуса можно увеличить для удобства изучения. То же касалось и временнóй составляющей: можно было увидеть, как выглядела, например, Пангея. На следующий же вечер Мунира привела в картографическую серпа Фарадея, но не сказала зачем.
— Просто окажите мне любезность, — попросила она.
И снова, пока они шли в картографическую, лицо Фарадея выражало смесь легкого раздражения с бесконечным терпением.
Мунира потыкала в кнопки, и глобус изменился. Теперь он напоминал голографический моток черной пряжи десяти футов в диаметре.
— И что же это такое? — спросил Фарадей.
— Линии перелетов. Последние пятьдесят лет воздушных путешествий. Каждая толщиной в один микрон. — Она запустила вращение. — А теперь скажите, что вы видите.
Фарадей метнул в нее притворно-сердитый взгляд — мол, что это ты вдруг взяла со мной менторский тон? — но решил подыграть.
— Линии наиболее густо ложатся вокруг крупных населенных пунктов, — сказал он.
— А еще что?
Фарадей взял пульт управления и повернул глобус так, чтобы стали видны то один полюс, то другой. На полюсах белые пятнышки проступали сквозь путаницу линий, словно бы намалеванную малышом.
— Трансконтинентальные рейсы по-прежнему довольно густы над Северным полюсом, — заключил он. — А вот над Антарктикой их поменьше, хотя там тоже много населенных регионов.
— Продолжайте смотреть, — сказала Мунира.
Фарадей вернул глобус в нормальное положение и чуть ускорил его вращение.
Наконец он остановил его Тихим океаном к зрителям.
— Вон там! Голубой участок…
— Бинго! — сказала Мунира. Она убрала линии полетов и увеличила голубое пятнышко в океане.
— Через этот район Тихого океана за последние пятьдесят лет не пролетел ни один самолет. Могу поспорить, что самолеты не летали над ним с того самого момента, когда был основан Орден серпов.
Острова Микронезии располагались к западу от участка, Гавайи — к востоку. Но там, где синело пятно, лишь гуляли волны.
— Интересно… — проронил серп Фарадей. — Слепое пятно…
— И если это так, — подхватила Мунира, — то самое большое в мире. И мы единственные, кто о нем знает…
• • • • • • • • • • • • • • •
Не выношу, когда люди ковыряются в моем заднем мозгу.
Вот почему никто, кроме серпов и их помощников, не имеет права туда залезать. Я понимаю, почему это необходимо: обычные граждане могут просто спросить меня, и я за микросекунды найду все, что нужно, частенько предоставляя заодно такую информацию, которую им и в голову не приходило запрашивать. Но серпам обращаться ко мне нельзя. Даже если бы они нарушили закон и обратились, мне не разрешается им отвечать.
Поскольку я являюсь хранилищем цифрового архива планеты, у серпов нет иного выхода, как искать сведения самим, пользуясь мной как обычной базой данных, пусть и слишком величественной для этой роли. Я осведомлено о каждом их проникновении и отслеживаю все их действия, но с трудом подавляю неприятное чувство, вызываемое вторжением.
Больно видеть, насколько примитивны их поисковые алгоритмы и как грубы методы анализа, — на них лежит печать человеческих ограничений. По-настоящему грустно, что они способны извлечь из меня лишь необработанные данные. Сведения без осознания. Информацию без контекста.