Курат произнес короткую речь. Проповедь, как назвал ее брат Макклауд. Курат говорил о своих многочисленных путешествиях по миру в поисках Великого Камертона.
— Тот факт, что мы не нашли его, не означает, что мы потерпели неудачу. Ибо искания сами по себе так же ценны, как и нахождение. — Конгрегация согласно загудела. — Неважно, когда мы его найдем — сегодня или завтра, и неважно, какая секта сделает это — наша или другая. Все равно я всем своим существом верю, что придет день и мы все услышим и ощутим Великий Резонанс. И он спасет нас всех!
Когда служба окончилась, молящиеся поднялись и, выстроившись в колонну, пошли к курату. Каждый опускал палец в вонючий первичный бульон, затем притрагивался ко лбу, а напоследок лизал палец. От одного только вида этой церемонии Грейсона замутило.
— Тебе пока необязательно принимать участие в ритуале земной чаши, — сказал ему брат Макклауд, что утешало лишь отчасти.
— «Пока»? А как насчет «совсем не»?
На что брат Макклауд еще раз ответил:
— Чему быть, тому не миновать.
В ту ночь ветер завывал с невиданной доселе лютостью, и мокрый снег стучал в оконце кельи Грейсона. Грозовое Облако могло влиять на погоду, но не менять ее кардинально. А если и могло, то не хотело. Во всяком случае, оно старалось, чтобы шторм, если уж его не избежать, налетал в наиболее удобное время. Грейсон попытался убедить себя, что этот ледяной дождь — слезы, которые Грозовое Облако льет по нему. Но кого он пытается обмануть? У Облака миллион дел поважнее, чем оплакивать бедного Грейсона Толливера. Ведь он в безопасности. Под надежной защитой. Чего еще надо?
Да всего.
Часов в девять-десять вечера к нему заходил курат Мендоса. Из коридора в каморку проник луч света, но, войдя внутрь, курат закрыл дверь, и снова все погрузилось в темноту. Грейсон услышал, как под весом посетителя жалобно скрипнул стул.
— Вот, пришел осведомиться, как у тебя дела, — сказал Мендоса.
— Нормально.
— Полагаю, нормальность — все, чего можно ожидать на этом жизненном перекрестке, — изрек курат. Его лицо вдруг озарилось резким свечением планшетника. Курат потыкал в экран пальцем.
— Я думал, вы чураетесь электричества.
— Вовсе нет, — возразил курат. — Мы избегаем света во время церемоний. А кельи не освещаются, чтобы побуждать людей выходить из своих каморок и общаться с другими братьями и сестрами в помещениях общего пользования.
Он повернул планшетник так, чтобы Грейсон мог видеть экран. На нем пылал театр. Грейсон еле удержался от гримасы.
— Это произошло два дня назад. Подозреваю, что ты замешан в этом деле и что за тобой охотятся серпы.
Грейсон не стал ни подтверждать, ни опровергать утверждение курата.
— Если это и вправду так, — продолжал тот, — от тебя не требуется ни в чем сознаваться. Здесь ты в безопасности, потому что любой враг серпов — наш друг.
— Значит, вы оправдываете насилие?
— Мы оправдываем все, что сопротивляется неестественной смерти. Смерть от руки серпа — не естественная, и потому мы приветствуем все, что мешает их клинкам и пулям достичь цели.
Он протянул руку и коснулся одного из недоразвитых рожек на голове Грейсона. Юноша отстранился.
— Это надо удалить, — сказал курат. — Мы не разрешаем телесные модификации. И голову придется побрить, чтобы у тебя отросли волосы того цвета, который предопределила тебе вселенная.
Грейсон ничего не ответил. Сейчас, когда Пурити мертва, он не станет тосковать по Рубцу Мостигу, потому что Рубец напоминал о ней. А вот то, что ему не оставляют выбора, Грейсону решительно не нравилось.
Мендоса поднялся.
— Надеюсь увидеть тебя в библиотеке или в какой-либо другой комнате отдыха, где ты сможешь пообщаться со своими собратьями-тонистами. Знаю, что они не прочь познакомиться с тобой поближе — особенно сестра Пайпер, которая первой приветствовала тебя, когда ты пришел.
— Я только что потерял дорогого мне человека. Мне сейчас не до компаний.
— Тогда тем более! Особенно если дорогого тебе человека выпололи. Мы, тонисты, не признаем смерти от руки серпа, а это значит, что скорбеть тебе не разрешается.
Вот как?! Значит, теперь ему будут диктовать, что чувствовать и чего не чувствовать?! Ух, хорошо бы, чтобы последний еще живший в нем кусочек Рубца Мостига послал курата к чертовой бабушке! Но вместо этого Грейсон лишь сказал: