Старуха достала из горшка травяную лепешку, с трудом поднялась и заковыляла в угол, где лежал китайчонок. Ноги у нее были маленькие, детские. Она шла, как на култышках.
— Калека, — шепнул Забалуев.
— Это у них обычай такой. — Викентий Иванович рассказал, что в Китае девочкам в детстве бинтуют ноги, чтобы остановить их рост. Девочка вырастает, а ноги остаются детскими.
— Какая дикость! — Аня прижала ладони к покрасневшим от волнения щекам.
Запасливый Посохин, у которого всегда были «лезервы» про черный день, достал кусок хлеба, разрезал ножичком на несколько частей и положил на каждую по ломтику сала.
— А ну, пацаны, налетай! Ково тут, паря, стесняться!
Китайчата набросились на еду. Автоматчики угостили их сахаром. Ребятишки брали кусочки сахара с недоверием, приняв их, видимо, просто за камешки. Но вот самый маленький попробовал камешек и удовлетворенно захрумкал. За ним — остальные.
— Ага, раскутали, бесенята! — засмеялся Юртайкин. Но китайчата не улыбались, и всем стало жутко.
Аня склонилась над лежавшим ребенком. Это была девочка лет пяти — маленький скелет, обтянутый желтой кожей. Открытые глаза ее были неподвижны, будто остекленели.
— Да она же мертвая! — вскрикнула Аня, прикоснувшись рукой к остывшему тельцу.
— Не говорите старухе про сына. И без того ей не сладко, — сказал Иволгин замполиту.
— Она уже знает, — ответил Русанов.
— Знает? — Иволгин был поражен тем, что старуха, узнав о смерти сына, не выказала никаких признаков волнения: не заголосила, как голосят по мертвому русские женщины, и даже вроде повеселела. — И не жалко ей сына?
— Чан Су-лин, по ее понятиям, встретится теперь на том свете с женой и дочкой, — пояснил Викентий Иванович.
— Матэ ридна, матэ ридна... Та де ж той бог, шо принис стилькэ горя? — не поднимая глаз, произнес Илько.
— Да-а, не везет им на правителей, — повторил свою мысль Посохин, — до каких же пор будут блукать в потемках?
Ван Гу-ан смотрел на мигающее пламя в очаге. Его небритое худое лицо совсем помрачнело. Он глубоко вздохнул, порывисто поднялся и направился к выходу.
Автоматчики возвращались на стоянку подавленные. У Иволгина разболелась голова, пересохло во рту. Его начало знобить. Много повидал он человеческих мук, много встречал голодных и обездоленных людей, но все те люди как-то тянулись к жизни, дрались за нее. А тут — полная покорность судьбе, отрешенность от всего. «Так вот какая она — азиатская «зона процветания», в которую самураи хотят включить наш Дальний Восток!» — негодовал он, потрясенный всем, что увидел в дымной фанзе. И ему совестно было вспомнить о своих ребяческих планах поймать атамана Семенова, забраться на Голгофу и снять с креста посрамленную Россию. Все это детская игра. Другие планы, другие желания рождались в его голове.
Рядом напористо шагал Ван Гу-ан. Он тихо всхлипывал, потом стал шумно дышать. Казалось, ему не хватало воздуха.
О чем думал сейчас мукденский рикша? Может быть, вспомнил, как они с Чан Су-лином упали после залпа в одну могилу? Как валились им на головы комья земли?
На полпути китаец, бормоча проклятия, стремительно рванулся к биваку. Нелегко угнаться за рикшей, который пробежал за свою жизнь не одну тысячу ли[13].
Блеснуло в стороне озеро, показался темный ряд танков. А вот и яма. Ван Гу-ан обрадовался, увидев, что около нее нет часового. Он с разбегу прыгнул на лежавшего под темным халатом человека, хотел задушить сейчас же ненавистного Мамуру, но, откинув халат, вдруг с криком отпрянул назад. Перед ним лежал белоголовый русский солдат в нательной рубашке, мокрой от крови.
Подняли тревогу. Убитого часового вытащили из пещеры. Это был автоматчик из взвода Драгунского — тихий, исполнительный солдат Семушкин. В одной руке он зажал фляжку, другая повисла плетью вдоль туловища. Из пробитой ножом груди сочилась кровь.
По отстегнутой от ремня фляжке и другим деталям (разводящий слышал, как японец просил пить) установили, как все могло произойти. Добрая русская душа Семушкин решил, видимо, напоить пленного. И когда подал ему фляжку, тот схватил его за руку, дернул вниз и ударил ножом в сердце. Снятое с солдата обмундирование помогло Мамуре беспрепятственно выйти из расположения части.
— Недаром говорят китайцы: неубитая змея и в бамбуковой палке будет извиваться, — проговорил Викентий Иванович, горестно глядя на мертвого Семушкина.
Ван Гу-ан глухо простонал, вскинул на плечо трофейную винтовку и, не сказав никому ни слова, пошел крупными шагами в ночь — искать Мамуру.