– Вроде у него был сын?
– Был, да умер.
– А та юная леди, миссис Хитклиф, его вдова?
– Да.
– Откуда же она родом?
– Как откуда? Отсюда же, она – дочка моего покойного хозяина, в девичестве Кэтрин Линтон. Я ее вынянчила, бедняжку! Вот бы мистер Хитклиф переехал в «Долину дроздов», тогда мы снова были бы вместе.
– Как?! Кэтрин Линтон? – удивленно воскликнул я, но по размышлении понял, что речь вовсе не о знакомом мне призраке Кэтрин. – Значит, моего предшественника звали Линтон?
– Ну да.
– Кто же тогда Эрншо – Гэртон Эрншо, который живет с мистером Хитклифом? Они – родня?
– Нет, Гэртон доводится племянником покойной миссис Линтон.
– То есть кузен юной леди?
– Да, и ее муж тоже ей кузен. Один по матери, другой – по отцу. Хитклиф женился на сестре мистера Линтона.
– «Эрншо» написано над парадной дверью «Грозового перевала». Значит, род древний?
– Очень, сэр, а Гэртон – последний в роду, как и мисс Кэйти – в нашем, то есть в роду Линтонов. Вам довелось побывать на «Грозовом перевале»? Извините, что спрашиваю, просто очень хочется узнать, как она там!
– Миссис Хитклиф? Выглядит здоровой и красивой, хотя вряд ли она счастлива.
– Ах, боже мой, ничего удивительного! А как вам хозяин?
– Довольно суров, миссис Дин. Не так ли?
– Суров, как северный ветер, и тверд, как базальт! Вам лучше держаться от него подальше.
– Похоже, в жизни у него случались и взлеты, и падения. Вам известно что-нибудь о его прошлом?
– Кукушкино у него прошлое, сэр! Уж я-то все о нем знаю, кроме того, где родился, кто его отец с матерью и как он раздобыл первые деньги. А Гэртона вышвырнули из родительского гнезда, словно неоперившегося птенца! Несчастный парень один во всем приходе не догадывается, как подло с ним обошлись!
– Миссис Дин, с вашей стороны будет весьма благотворно поведать мне о наших соседях: вряд ли я смогу так просто заснуть, поэтому присядьте и поболтайте со мной часок!
– Конечно, сэр! Позвольте сходить за шитьем, и я просижу с вами сколько угодно. Но вы простудились, у вас озноб, так что сперва скушайте горяченького, чтобы прогнать хворь.
Почтенная женщина поспешно удалилась, я подсел ближе к огню; голова пылала, остальное мерзло – более того, мои нервы и мозг были настолько возбуждены, что я балансировал на грани беспамятства. Я испытывал изрядные опасения, страшась последствий вчерашних и сегодняшних приключений. Экономка вскоре вернулась с дымящейся миской и корзинкой с рукоделием, поставила кашу на полку для подогревания еды и села на свое место, явно довольная тем, что обрела во мне столь благодарного слушателя.
– До переезда сюда, – начала она, не дожидаясь особого приглашения, – я почти всегда жила на «Грозовом перевале», ведь моя мать нянчила мистера Хиндли Эрншо, то есть отца Гэртона, и я играла с обоими детьми, выполняла всякие поручения, помогала убирать сено и слонялась по ферме, подсобляя с любой мелкой работой – что скажут, то и делаю. Однажды, погожим летним утром (помню, как раз начался сбор урожая) мистер Эрншо, старый хозяин, спустился по лестнице, одетый в дорожное, выдал Джозефу поручений на день, повернулся к Хиндли, Кэйти и мне (я сидела с ними, ела кашу) и сказал сыну: «Ну, мой милый, сегодня я отправляюсь в Ливерпуль, так что выбирай любой подарок, только небольшой, потому как я иду пешком, шестьдесят миль в один конец – это очень далеко!» Хиндли попросил скрипку, затем хозяин обратился к мисс Кэйти; ей едва исполнилось шесть, зато она могла ездить на любой лошади из нашей конюшни и выбрала хлыстик. Хозяин и про меня не забыл, сердце-то у него было доброе, хотя случалось ему проявлять и суровость. Мне он пообещал полные карманы яблок и груш, потом расцеловал своих детей, попрощался и отбыл.
Всем нам отсутствие хозяина показалось очень долгим (его не было три дня), и малютка Кэйти часто спрашивала, когда же он вернется. Миссис Эрншо ожидала мужа к вечеру на третий день и откладывала ужин час за часом, однако он все не ехал, дети вконец соскучились и устали бегать к воротам. Уже стемнело, хозяйка велела им ложиться, но они выпросили разрешения остаться, и вот около одиннадцати часов щеколда тихонько поднялась и вошел хозяин. Бросившись в кресло со смехом и стонами, он велел детям не наседать, потому что был чуть жив – он не согласился бы предпринять вторую такую прогулку даже в награду за три королевства.