Не откажешь ему и в чувстве юмора. Припоминаю, как одно время он передавал мне фотопленки через тайник, оборудованный в медицинской аптечке, висящей на его вилле. Изъяв на одной из вечеринок предназначенную мне посылку, я дождался, пока уйдут гости, и под громкую музыку шепотом шутливо спросил Веннерстрема, для чего он наклеил на аптечный ящичек красный крест — чтобы глупые шведы поняли, что это аптечка? Он так же шепотом ответил: нет, чтобы умные русские поняли, что это тайник…
Что толкнуло шведского офицера на сотрудничество с советской военной разведкой? Деньги? Вознаграждение от нас он получал почти символическое — 3000 крон. Для сравнения: портье в моем доме получал 1400. Мы понимали, что, помимо симпатий к СССР, шведским полковником двигало в условиях холодной войны еще и стремление не допустить превращения ее в «горячую», мировую. Он, аристократ, понимал свой долг честного человека как необходимость достижения паритета сил между двумя блоками, что только и могло гарантировать мир. Веннерстрем, передавая нам важную информацию, тем самым помогал «уравновесить» военную активность стран НАТО с нашей.
В июне 1961 года Веннерстрем в соответствии с действующим в шведской армии положением уволился по возрасту. Ему предложили две гражданские должности — консулом в Испанию и советником в Министерство иностранных дел. Центр остановил свой выбор на МИД. По моему мнению, было бы обоснованным дать агенту заслуженный отдых, но Центр настаивал на немедленном продолжении работы. Хотя время-то было горячим. С переходом Стига на новую должность резко изменились условия связи. Сократились и возможности получения военной информации. Пришлось чаще довольствоваться информацией политической и научно-технической.
Сейчас трудно назвать причины или виновных в провале одного из видных агентов советской военной разведки 19 июля 1963 года. Следует отметить, что в работе с ним мы, наверное, допустили ряд ошибок, которые могли повлиять на его безопасность. Прежде всего мы старались получить от Стига как можно больше информации, в том числе и такой, к которой у него был крайне ограниченный допуск. Это могло навлечь подозрения со стороны контрразведки. Получаемая от него информация использовалась не только непосредственно в ГРУ, но и поступала в различные заинтересованные ведомства, к примеру в Государственный комитет по науке и технике. К этой информации могли, вероятно, иметь доступ в числе прочих и предатели Пеньковский и Поляков. Конечно, они не знали конкретно, от кого поступают такие-то материалы, но вычислить источник, проведя скрупулезный анализ, наверное, было все же возможно.
Был еще достаточно неприятный эпизод в работе с агентом, связанный с организацией встречи с ним в Хельсинки. Там встречу представителя Центра обеспечивал наш контрразведчик, а через несколько дней именно этот контрразведчик бежал в Англию. Конечно, не стоит и сомневаться, что он наверняка обрисовал внешность Веннерстрема. Вообще, чем больше огрехов вспоминаю, тем большую вину испытываю перед этим человеком…
На мой взгляд, видимо, не совсем оптимальным было наше решение о дальнейшем использовании агента после увольнения с военной службы. Уехал бы он в Испанию, осел там и продолжал бы оказывать нам прекрасную долговременную помощь. Однако было принято другое решение. Так как теперь поддерживать с ним контакты мне стало затруднительно, из Москвы прибыл новый наш сотрудник под прикрытием первого секретаря посольства (Георгий Павлович Барановский). Центр полагал, что Веннерстрему в его новом качестве будет легче встречаться с дипломатом. Контактов со Стигом с этого момента я уже не поддерживал.
До сих пор меня удивляет, почему после неожиданного ареста никто палец о палец не ударил, чтобы облегчить его судьбу. За прошедшую треть столетия это можно было бы сделать. Вариантов было множество… А как получилось в действительности? Сразу же после ареста о его судьбе никто даже не подумал.
Думали об одном: как избежать крупного скандала. Помню, когда шведы после ареста Веннерстрема пригласили 22.07.1963 г. нашего консула и заявили, что высылают военного атташе и первого секретаря посольства — то есть меня и Барановского, — нашими были приняты самые срочные меры, чтобы выполнить чужое требование, хотя шведы не указали конкретных сроков отъезда. Смешно рассказывать, но для этого срочно разгрузили сухогруз «Репнино» водоизмещением аж в пять тысяч тонн! Такое указание по просьбе моих коллег дал министр морского флота СССР, и этот пароход повез через Балтику всего двух пассажиров — меня и моего товарища.