— Еще одна пропажа, встречаемся позже, — сообщил офицерам подполковник.
— Девушка?
— Нет, женщина. Пятьдесят восемь.
— Ух ты...
— Вот и я о том же... — Он махнул рукой старлею: — Садись в машину, Плакида, сейчас едем! — И, вновь повернувшись к операм, продолжил: — Сейчас солдатики прочесывают посадку между городом и Металлистом. Ушла на огороды и не вернулась.
— Затопчут...
— Давай ты это прокурору расскажешь, хорошо?! Меня есть кому... — он выразительно замолчал. — Ладно, перекурим. Ты со мной?
— Нет, Петр Петрович. Заберу своих, и поедем потрошить вокзал.
— Вот за что я тебя люблю, Женя, так это за умение слышать. Наизнанку и не стесняясь, вцепись в дело, как ты умеешь, — всей пастью.
Майор внимательно посмотрел на Туманова.
— Если вы не против, Петр Петрович, капитан от вашего имени даст команду собрать все дела о пропажах людей, начиная с момента освобождения города, и заодно попросит Сретенского, чтобы подобные дела свезли сюда со всех пяти городских районов, а также из Александровского и Славяносербского РОВД.
— Не против... — подполковник поднял лицо вверх, выпустив в небо столб дыма.
— На пару с Эдиком сравнишь, включая сегодняшнюю ориентировку по пропавшей. Работа для мыслителей. Накопайте хоть какую-то взаимосвязь, кроме Камброда. Как ты там говорил — нюансы и детали? Ну вот, как раз, — обратился майор к напарнику.
— Есть, — спокойно ответил Туманов. — Разрешите идти?
— Давай, капитан. Очень на тебя надеюсь, — ответил начальник ГОВД и, повернувшись к Векслеру, хлопнул того по предплечью. — Как вернешься, сразу ко мне. Удачи!
На платформу Ворошиловградского железнодорожного вокзала можно было попасть с двух сторон: между пустырем и брусчаткой подъезда, где, собственно, и было обнаружено тело Трофимова, или со стороны основной дороги с упиравшимся в саму платформу поворотом тупика.
Пока Векслер разглядывал разношерстную группу нищих, стоявших аккурат между подъездом и самым началом платформы, Дробот зацепился с торговками, оккупировавшими дальний выход на остановку.
— Сколько раз говорить: со своими оклунками на платформу не вылазить?! Схватили рухлядь и сдрыснули на фиг, как мухи с собачьей какашки!
Он развернулся к старшему сержанту с красной повязкой на рукаве:
— Тебе, сержант, сколько напоминать?! Они у тебя скоро самогоном в разлив торговать начнут.
— От домахався. Шоб у нього в горли пирья поросло, — негромко сказала своей товарке молодая, немного потасканная торговка.
— Что ты там сипишь, пердлявочка?! — развернулся к ней капитан. — Уля! Язык не с того места выдернула? Да, глистоноша?! Сейчас заведу такую умную в дежурку, задеру твое жизнерадостное платьице венерической расцветки и отхожу ремнем — до кровавых волдырей на плоской жопе! Поговори мне еще тут, овца базарная...
Он повернулся к сержанту:
— Всех за территорию вокзала. Быстро!
— Капитан, — окликнул его Векслер, в упор рассматривая нищих, — всех знаешь?
— А как же...
Немногочисленная группа вокзальных попрошаек выглядела достаточно живописно. Двое калек-ветеранов. Один, опираясь на костыль, стоял на ступе деревянного протеза согнутой в коленном суставе левой ногой. Короткая культя поверх поношенного галифе была затянута носком.
На груди тихо позвякивали две медали — «За оборону Ленинграда» и «За победу над Германией». У второго не хватало кисти правой руки, а красное, как вареный рак, предплечье, словно клешня, от запястья почти до самого локтя было разделено хирургом на два длинных пальца лучевой и локтевой костей, которыми он нервно тер теперь штанину никогда не глаженных брюк. На его рубахе вразнобой висели четыре наградные планки: две в сцепке и еще две порознь. Рядом топтались три испитые тетки, та, что помладше, — с синдромом Дауна, и несколько алкоголиков разной степени опущенности.
— Как жизнь, босота?!
— Сидим, пердим — небо коптим, начальник, — лениво ответил за всех инвалид с клешней и протяжно зевнул.
— Он ряженый, — вдруг сказал майор, не сводящий сверлящего взгляда с калеки.
— Конечно, дядь Жень! — заржал участковый. — Старый знакомый, в смысле состариться можно, его похождения пересказывая.
— А чего старый-то? Чего?! — взъерепенился вдруг мужик. — Я у тя шо-то крал?! Шо ты с меня жизню цедишь? — заорал он благим матом на весь вокзал.
Дробот чуть набычился, опустил голову и сделал ровно один шаг.
— Ща приморю, падаль... Захлопни поддувало!